Я остановилась в какой-то момент, осознавая, что мое тело нуждается в подзарядке, и больше не может принимать в себя спиртное. Ускользнув через беснующееся столпотворение, я выбралась из бара. В моих ушах еще отбивали громкий ритм ударные, мышцы подрагивали, на шее и лбу стремительно остывал пот.
Примостившись у стены, я чутко прислушалась к собственному организму и к своему облегчению не почувствовала никаких плохих признаков. Опьянение достигло максимально высокой позитивной точки, не перевалив за нее и не рухнув к провалам в памяти и порывам к рвоте.
Пустой коридор наполнился звуком быстрых шагов. Я повернулась к приближающейся тени и не смогла сдержать истеричный смешок.
— Ты за мной следишь?
Эрик остановился передо мной, сунув руки в карманы и внимательно осмотрев лицо. Его взгляд задержался на мгновение на синяке, а затем уперся мне в глаза.
— Зачем ты рассказала обо всем заике?
Сквозь корку неприязни к Эрику и к себе самой, сквозь густой туман опьянения попыталось пробиться что-то невнятное и щекочущее.
— Я ничего ему не говорила, — ответила я, с отвращением слыша, как неуверенно звучит мой голос, с каким трудом мне дается каждое слово. — Тим сам догадался о моей влюбленности.
Я хохотнула неожиданно для самой себя.
— И догадался насчет этого, — рука неуверенно и неопределенно взмыла вверх, намереваясь показать на синяк, но так и не достигнув цели. — А больше он ничего не знает.
Эрик прищурился, его глаза показались совсем черными. Внутри меня снова что-то слабо пошевелилось.
— Лучше для тебя, — и для него, — чтобы он и впредь больше ничего не знал.
Лидер наклонился ко мне, и его глаза — темно-серые, глубокие — буквально заглянули в меня. Мне очень захотелось его поцеловать, почувствовать его вкус — немного горький — и теплое дыхание на щеке, единственное тепло, исходящее от него. Я уставилась на его губы, плотно сжатые, и представила, как они разомкнутся и ответят на поцелуй. Я уже почти подалась вперед, чтобы прильнуть к ним, но они зашевелились.
— Слишком много пьешь, Рыжая, — процедил Эрик, медленно отстраняясь. Шанс был упущен. — Ты мелкая, организм еще некрепкий. Потеряешь форму, если не остановишься.
И, смерив меня презрительным — неизменным — взглядом, он развернулся и быстро зашагал прочь.
Потеряешь форму. Ты мелкая, и если не остановишься, потеряешь форму.
Что это было? Признание моей физической формы, моей подготовки, моего упорства? Комплимент — своеобразно колючий, но совершенно нетипичный для Эрика — моим усилиям?
И почему он постоянно оказывается где-то неподалеку?
Я уперлась в стенку и запрокинула голову, глупо улыбаясь низкому цементному потолку.
Потому что он меня любит. Непостижимым образом, непонятно, как и с каких пор, но любит. Пусть и не хочет этой любви. Пусть и стремится избавиться от нее. Отчаянно хочет выбросить эти незнакомые доселе чувства. Или давно забытые — старательно забытые — чувства, растоптанные прежде кем-то из его другой — уже нереальной — жизни?
Улыбка не сходила с лица, и я попыталась стянуть ее руками, прижав холодные ладони к горячей коже лица.
Он меня любит. А раз так, то я не сдамся.
Не в моей природе — сложить руки и молча ждать, куда меня прибьет течением. Непостижимым способом — незаметно для себя и, вероятно, для Эрика — я привлекла его внимание, зацепила за то немногое живое и пульсирующее внутри, и сейчас не намеревалась отпускать.
Это лишь полпобеды. И я не намерена останавливаться. Я добьюсь Эрика, как добилась места в пятерке лидеров, как добилась физической формы, как добилась уважения среди других новичков, как добилась своеобразного признания от Лидера.
Не сдамся, потому что я никогда не сдаюсь, потому что мне нужно покорить эту недосягаемую высоту, потому что мне нужен сам Эрик.
Я забрала руки от лица и опустила голову. Уставилась перед собой, не видя стены напротив, пораженная собственной решимостью и четким осознанием — оно всегда было где-то рядом, но никогда прежде не всплывало на поверхность — того, что меня заклинило на Эрике именно потому, что он так непрост. Именно потому, что мы — незаметно для невооруженного глаза, но очевидно внимательному наблюдателю — так неестественно похожи.
Любопытно, видит ли он во мне себя так же отчетливо, как я вижу себя будущую в нем?
========== Глава 5. Шутка. ==========
Эрик исчез. Он не появлялся на тренировках, не показывался в Яме или столовой, не ходил по вечерам в тренажерный зал. Мне не удавалось его подловить возле его комнаты и на административном этаже, где работали Лидеры. Он словно испарился, ушел из Бесстрашия, уловив мой настрой и не желая со мной сталкиваться.
Я несколько раз набиралась решительности и стучалась к нему, но дверь не открывалась, и как я ни напрягала слух, не могла различить в комнате никаких звуков. Спросить у Четверки или других инструкторов я не осмеливалась. Мой интерес к Лидеру, которому новички не были рады, был бы слишком подозрительным, и я сдерживала все свои порывы завести этот разговор словно невзначай.
Тимоти тоже меня избегал. Я видела, что он обижен, и чувствовала настойчивые угрызения неугомонной совести, призывавшей извиниться перед другом за грубые слова. Но я опасалась, что он расценит это как нечто большее, а потому уперто молчала.
Однажды вечером — мы как раз бежали последний большой круг, который Дарра в шутку называл «спокойной ночи, прощайте, ноги» — Рут нагнала меня и приглушенно заговорила, тяжело и судорожно вдыхая:
— Так нельзя.
Я оглянулась на нее, вопросительно вздымая брови и не желая говорить. Потому что не хотела сбить дыхание, и потому что мне не было что ей ответить.
— Ты и Тимоти. Вы как волки. Это просто ужасно.
Я покачала головой, ускоряя шаг, но Рут не отставала и не унималась.
— Что между вами произошло?
Она дернула меня за руку, и я едва сдержалась, чтобы не оттолкнуть её и не побежать прочь на пределе возможностей. Я не только не могла сказать ей правду, я не хотела, чтобы она продолжала топтаться по самому болезненному: чувству вины, которую мне было не по силам искупить.
— Я ему отказала, — коротко ответила я и замолчала.
Но Рут такой ответ не устроил, и она продолжала бежать наравне со мной, сверля меня взглядом. Мой темп был для нее слишком быстрым. Я видела, как судорожно и часто она дышит, забыв о правиле вдоха носом и выдоха ртом, хватая воздух ртом быстро и хрипло, как ее начало кренить в сторону, и она прижала руку к боку. Я надеялась, что она выдохнется и отстанет, сбросив скорость, но в упрямстве Рут было не отказать.
Она стойко сохраняла темп, не отступая, пока Четверка не скомандовал:
— Шагом!
И тогда, резко перейдя на шаг, она согнулась пополам и застонала. В какой-то момент я даже испугалась, что она упадет, или ее вырвет, но обошлось, и вскоре Рут выпрямилась. Ее бледное вспотевшее лицо покрылось неровными пятнами, губы побелели, а веки покраснели. Рука осталась упираться в колющий бок.
— Просто отказала, и он сорвался? Не похоже на Тимоти.
Я нахмурилась и, быстро оглянувшись по сторонам, тихо прошипела ей в ухо:
— А откуда ты знаешь, что похоже на Тимоти, м?
Это было подлостью, и во мне вздыбились удивление, испуг и даже отвращение оттого, как легко слова слетели с моего языка. Рут не знала ничего, и ее легко было убедить в том, что Тим вовсе не тот Дружелюбный, которым хотел казаться. Вот только я видела, что он всё тот же. Что он был искренним наравне с Рут, пусть и не всегда всё выражал словами, но его выдавали его действия.
Нет, решительно сказала я себе. Я не могу подставить Тима, не стану лгать о нем, чтобы в глазах друзей я выглядела лучше, чтобы скрыть за наговорами на Тимоти истинные причины его агрессивного поведения.