Я чувствовала, как сдавливается все внутри, как в горле возникает спазм и позыв к кашлю, чувствовала, что начинаю задыхаться, когда Эрик, прервав поцелуй, откинул голову.
— Я так по тебе скучала, — вырвалось у меня, и я поспешила прикусить нижнюю губу, еще саднящую после зубов Эрика.
Он едва заметно дернул пирсингованной бровью и склонил голову набок.
— Ты сумасшедшая, — прошептал он, и уголки его губ вздрогнули в преддверии слабой улыбки.
— Точно, — подтвердила я, тихо хохотнув. А затем, поддавшись импульсу — старому и сильному желанию — опустила голову и уткнулась лицом в его грудь. Эрик пахнул все так же: чистота, ментол геля для душа или дезодоранта, сигареты и его отличительный аромат самой кожи. Ощущение было такое, словно я вернулась в родной уютный дом после долгих изнуряющих странствий.
Какое-то время — бесконечно долгое и ничтожно малое одновременно — Эрик молча стоял, но потом разомкнул объятия и, придерживая меня за плечи, — я все еще стояла на самом краю и при потере равновесия могла свалиться в Пропасть, — отступил.
— Думаю, до своей комнаты ты сможешь добраться, не заблудившись, — выговорил он, надменно улыбаясь и прогоняя с глаз темную пелену. Типично.
Эрик никуда не исчезал, он все время был тут, на мосту, это на его поцелуй я отвечала так страстно и беззастенчиво. Нужно быть совершенно сумасшедшей, — в этом он безоговорочно прав, — чтобы любить такого придурка.
Разнеженный трепет во мне быстро сменялся разочарованием — в самой себе — и усталости от безвыходности. Я чувствовала слабые порывы — словно кто-то настойчиво щекотал, царапал изнутри — к тому, чтобы нахамить в ответ. А потому решила развернуться и быстро пойти прочь.
Подальше от Эрика с вернувшимся на лицо презрением, я почти бежала по коридору. Не было ни обиды, ни злости. Было нерациональное желание сохранить подольше небольшой комочек тепла, прижавшийся к сердцу, не давая ему исчезнуть под тяжелыми шагами разочарования.
Когда в дверь настойчиво постучались, я принимала душ, упершись лбом в стену и прижав к губам пальцы. Встречать позднего гостя — Кинан, не иначе, пришел на инспекцию — я вышла мокрой, с тяжело свисающими вниз волосами, с которых на спину и ноги текла вода, обернутая мягким полотенцем.
На пороге оказался Эрик. Он стоял, прислонив голову к дверному косяку и скрестив руки на груди.
— Заблудился? — выплюнула я, не в силах не воспользоваться шансом.
— Помалкивай, Рыжая, — посоветовал Эрик с надменной ухмылкой, ступая в открытую дверь. — Не то пожалеешь.
Но жалеть не пришлось. Заперев за собой дверь, он не дал мне шанса снова заговорить, обрушившись страстным поцелуем на мои губы. Я ликовала, едва сдерживая широкую счастливую улыбку и радостный смех. Он пользовался мной, конечно, пользовался. Получив меня и утолив голод, он исчез почти на месяц, изредка мелькая на горизонте, и теперь, вновь почувствовав желание, без приглашения и разрешения ввалился в мою комнату. Но меня это не волновало. Если это было единственно известным ему методом проявления своих чувств, я была на такое согласна.
В целом и в данный момент — особенно в этот момент — Эрик был мне нужен, и я была счастлива от его близости.
Я чутко поддавалась на его безмолвные команды, отступая вглубь комнаты и отпуская полотенце, тяжелым мокрым грузом соскользнувшее с моей груди. И на призыв наклониться к столу я тоже послушно отозвалась, упираясь локтями в заваленную бумагами — нелепые наброски будущей татуировки — столешницу, я учтиво прогнула спину и расставила ноги.
А затем, ожидая — отчаянно нуждаясь — действий, оглянулась на Эрика через плечо. Он стоял за мной, и глубокими темными глазами рассматривал представленный перед ним обнаженный пример беспрекословного послушания.
Медленно, не отрывая от меня взгляда, он расстегнул молнию своей куртки, стянул ее с плеч и, не глядя, опустил на табуретку у кровати. Затем снял футболку, бросив ее поверх куртки.
Я рассматривала тело Эрика, чувствуя, что пол под ногами уплывает, а внутри не остается терпения и покорности просто молча ждать. Вязкое горячее желание побуждало меня нарушить свою неподвижность и прыгнуть на Лидера, но я заставляла себя стоять дальше.
Нарочито медленным — ленивым, дразнящим — движением он опустил руки к поясу и вытянул его из пряжки. Пальцы скользнули в складку ширинки и потянули вниз собачку молнии.
Он сделал короткий шаг, и я отвернулась, опустив взгляд в смявшийся под локтем лист бумаги с неровными карандашными набросками. Эрик подошел впритык, я почувствовала шершавость ткани его штанов на моих голых ногах. Он взял мои волосы и, потянув, — заставляя запрокинуть голову и еще больше прогнуть спину — намотал их на кулак. С зажатой в ладони копны на спину упало несколько капель воды.
Я вздрогнула от их холодного прикосновения, а затем едва не вскрикнула, ощутив Эрика в себе. Его проникновение отдалось слабой болью, прокатившейся между ног легким покалыванием и быстро затихшей. А вместо нее легким прибоем показалось знакомое — вожделенное — чувство легкого щекотания, словно меня наполнили бесконечным множеством крохотных нежных пузырей.
Я закрыла глаза. На звонкий шлепок ладони Эрика по ягодице я отозвалась тихим постаныванием и улыбнулась.
========== Глава 11. Это. ==========
Проснулась я затемно. И, еще не открыв глаза, поняла, что Эрик ушел. Я не увидела и не почувствовала пустоту постели, я не слышала, как он собирался. Просто я проснулась и уже знала, что его в комнате нет. Я не имела понятия, ушел он сразу, как я уснула, или еще какое-то время дремал рядом со мной. Но осознавала, что осталась одна.
Сторона постели, на которую вчера вечером лег Эрик, — а я прижалась к нему всем телом и умостила голову на плечо — была пустой и холодной. Я потянулась и провела рукой по вмятой подушке, хранящей след его головы.
Он был здесь, и осознание этого обволакивало приятной мягкой пеленой. И пусть кровать уже не хранила его тепла, зато я чувствовала легкое саднящее давление на внутренних сторонах бедер и теплый комок сладкого спокойствия внизу живота. Я сама пахла Эриком, и это кружило голову.
За узким непрозрачным окном было, вероятно, еще совсем темно или только начинало предрассветно сереть, но в самой комнате царил мрак. Я придвинулась ближе к краю кровати и вытянула руку к табуретке. Но вместо нащупать часы, мои пальцы наткнулись на жесткую шероховатую ткань.
Я резко села в кровати и сгребла с табурета внезапную находку.
Куртка. Куртка Эрика. Случайно или нарочно он оставил ее лежать там, куда бросил вчера вечером. Я сгребла ее в объятия и зарылась в складки ткани носом. Запах оглушал.
Все так же прижимая куртку к лицу, я снова легла. Не имело значения, который час. Я хотела просто лежать, прокручивая в памяти вечер и наслаждаясь обладанием вещи Эрика. Уносимая волнами приятных воспоминаний, я вскоре уснула.
— Не изменяй себе, — строго сказал папа, и я открыла глаза.
Мы сидели в нашей столовой, наполненной ярким полуденным солнцем. Стол был непомерно длинным, мы сидели по разным концам, но тихий голос отца я слышала отчетливо, а его лицо видела ясно и точно, словно он одновременно был далеко и прямо перед моими глазами.
— Я просил тебя не изменять себе, — продолжал папа. Его голос отбивался острым эхом от стеклянных стен и впивался в мой мозг.
— Не понимаю… — пролепетала я. Губы не поддавались, рот словно был наполнен вязкой, клейкой жижей.
— Разве в этом твоё счастье?
Эрик возник рядом с отцом словно резко потемневший сгусток дыма. Он стоял, безвольно склонив голову набок, словно не контролировал свое тело, словно оно было мертво. Его лицо было угловатым и серым. А глаза абсолютно черные. Он был одет, — в ту самую куртку, которую оставлял мне —, но я чувствовала, что под тканью одежды, под самой кожей вьется змея.