Не освещаемая заброшенная часть города была погружена в непроглядную темноту, в которой можно было легко споткнуться — обо что-то или об кого-то — и упасть. А потому я шла медленно и шагала осторожно, высоко поднимая ноги, каждый раз переступая невидимые препятствия.
В одном из переулков на красной кирпичной кладке стены в бликах света плясали причудливые тени, а из-за угла доносился громкий хриплый смех. Очевидно, вечер изгоев согревал не только огонь, но и алкоголь. Я напряглась и сняла пистолет с предохранителя. Мне очень не хотелось нарываться на неприятности, которые вовсе не стоят моего неоправданного любопытства. Но и возвращаться я не собиралась. А потому кралась дальше.
Поравнявшись со складом, я нащупала в кармане фонарик, но не решилась доставать. Слабого свечения скрытой облаками луны хватало, чтобы различать неточные очертания предметов, но нарушать темноту лучом света я опасалась. Что-то неладное мне мерещилось в этом месте, еще вчера. А сегодня в этот поздний час меня и вовсе окутывала колючая мантия страха.
Я вытянула пистолет из кобуры и прихватила пальцами фонарик, не вынимая его, но готовясь включить и вытянуть в любой момент, и двинулась через переулок. Тут, у стен склада, дурно пахло мусором и туалетом, впрочем, как и во всех закоулках, где водились отверженные. Стараясь ступать тихо, чтобы не шелестеть мусором и не раздавить с хрустом осколок стекла, я пробиралась под стеной вглубь переулка, в котором накануне мне померещился Тимоти.
Прямо напротив того места, где — по моим прикидкам — стоял Тим, оказалась дверь. Неожиданно новая и крепкая как для такого обветшалого здания. Облицованная металлом, с большим старомодным навесным замком. Эта дверь выглядела неприступной. Она была тяжелым подтверждением моих опасений. Тимоти не просто гулял тут и заглянул в уголок справить нужду. Я могла бы поспорить, что вчера эта дверь была открыта. Но сегодня она была заперта. Что могут запирать изгои?
Я направилась обратно к выходу из переулка, намереваясь обойти здание в поисках другого входа. Он нашелся быстро — громадная дыра в разрушенной стене, под которой раскрошилась груда кирпичей и цемента. Внутри стоял затхлый прелый запах мочи, режущий глаза и царапающий в горле и носу. Слабое холодное свечение внутрь не проникало, можно было различить лишь квадраты грязного стекла в противоположной стене. Я прислушалась, но кроме собственного гулкого сердцебиения в висках, ничего не различила. А потому выудила фонарик и включила, зажимая в кулаке и рукавом той же руки прикрывая нос.
Узкий желтоватый луч света выхватил из темноты груды мусора и разломанную старую мебель. А затем скользнул вверх и упал на стену. Она отличалась от других. Выглядела заметно новее, на ней не было старых выцветших рисунков и надписей. Она была выложена разномастным кирпичом, а не одинаково красным.
Ее здесь возвели недавно, одновременно с установкой двери. В этом сомнений не было. Часть склада — добрую его половину — надежно изолировали. Вопрос в том: для чего? Что могут хранить — скрывать — за замком изгои? Или это не их склад? Бесстрашных? Что может наша фракция хранить за пределами своей территории? И причем тут Тимоти? И втянуты ли в это брат и Рут? И если это так, то почему мои худшие страхи сбываются так стремительно?
Я опустила руку, устремила свет фонарика в свои ботинки и наклонила голову вперед, с силой упираясь носом в рукав и закрывая глаза. Надо успокоиться. Что бы там ни было за стеной и дверями с замком, мне нужно узнать, кому оно принадлежит, почему здесь находится и чем является прежде, чем делать прочие скоропалительные выводы.
Вот только как мне узнать о содержимом закрытого склада? Я не могу спросить у Тимоти. И у Рут или Кинана, если они тоже — по собственной инициативе или против своей воли — к этому причастны. Не могу спросить у Финли, потому что совершенно ему не доверяю. И не могу обратиться с таким вопросом к Эрику. Потому что он внезапно для меня самой оказался в списке подозреваемых первым. Самый сложный человек в целом Чикаго, замкнутый, недобрый, пугающий. И несколько раз бесследно и надолго исчезал из фракции.
— Стоп! — Прошептала я в пустоту.
Для начала нужно узнать, что там внутри.
========== Глава 16. Слежка. ==========
Чем дольше я думала о запертом хранилище в разрушенном здании, тем больше оно меня беспокоило. И тем тщательнее я пыталась убедить себя в том, что сначала нужно узнать, кто и что хранит в том складе, и лишь затем задаваться вопросом, могут ли быть в это втянуты мои друзья.
Во время завтрака в полупустой столовой внезапно возникла подсказка. Я ввинчивалась взглядом в узкую сутулую спину Тимоти, бесцельно перемешивая в тарелке неаппетитный завтрак, когда невысокий мужчина с залысиной и короткими вьющимися волосами миновал прочие свободные места — целые столы — и сел напротив Тима. В полупустой столовой это выглядело очевидно намеренным действием, что и настораживало.
Бывший некогда Дружелюбным Тимоти теперь предпочитал избегать друзей и знакомых и не заводить новых. Лысоватый коротыш не был среди новичков, не являлся одним из инструкторов, и в патрульном отряде Тима я его не видела. Это был совершенно новый человек, и его появление рядом с Тимоти, выбравшим одинокое молчаливое существование, было необычным.
Отставив поднос с почти нетронутой едой, и коротко попрощавшись с друзьями, я направилась к выходу. В узком коридоре, ведущем из столовой, я намеревалась подождать собеседника Тимоти и проследить за ним. Этот мужчина казался тем, кто может знать, кому принадлежит ключ от хранилища на территории изгоев.
Он не заставил себя долго ждать, что подтвердило мои подозрения. К Тиму он присоединился без подноса, пришел в столовую не ради завтрака. Возможно — вероятно — ради короткого разговора с Тимоти. И, сказав или услышав всё необходимое, он поторопился уйти.
Шагал он быстро и порывисто, нигде не задерживаясь и ни с кем не заговаривая. Лишь коротко кивал на знак приветствия и спешил дальше. Шел он по людным коридорам, так что мне не приходилось прятаться, моё преследование не бросалось в глаза. Он не сворачивал в незнакомые темные углы, не отклонялся от хорошо знакомого мне — и выгодно популярного — маршрута. Обогнув Яму, он миновал несколько тренажерных залов и свернул к оружейному складу.
— Заблудилась?
Я обернулась на голос. Эрик стоял в углу, упершись плечом в стену и склонив голову на сторону. Руки отведены за спину. На короткое мгновенье полумрак коридора сменился яркой вспышкой воспоминания. Дежавю.
Словно исчезли эти три месяца, как и не было. Будто еще не пришел день Церемонии Выбора, и я не в черной форме Бесстрашия, а в синем — классика Эрудиции — платье брожу по околицам Чикаго.
— Что разведке понадобилось на территории патрульных?
Знакомо заиграли под располосованной черным кожей мышцы, и Эрик поставил голову прямо, оттолкнувшись от стены. Всё было очень похоже и кардинально иначе.
Меня не охватил животный страх, разрывающий тело и мозг противоречивыми позывами к бегству и глухой неотзывчивостью мышц. Эрик выглядел таким же грозным, смертоносно большим и рельефным, словно отлитым из безжалостной стали, но был другим. Его глаза не были двумя свинцовыми пулями, прожигавшими во мне дыры. Это были знакомые темные бездонные озера, в которых была и жестокость, и свирепость, но была и нежность. Его лицо не было напряжено, желваки не двигались под гладко выбритой кожей. Напротив, мышцы были расслаблены, лоб и переносицу не искажали морщины, а уголки губ приподнялись вверх в намеке на улыбку.
Тут, в коридоре, ведущем в отсек, где занимаются и экипируются патрульные, были уже не те Эдана и Эрик, что столкнулись в переулке в день Теста. Мы были другими людьми. Я точно изменилась и едва ли могла хотя бы вспомнить, как это — быть Эданой. Теперь я Эд, и Лидер передо мной вовсе не тот невообразимый ужас, воплотившийся в один темный нависающий силуэт. Мне было легко поверить, что тот злобный Бесстрашный, встречи с которым я панически боялась, был способен на что-то ужасное, противозаконное. Но, глядя на Эрика, я лишалась последних слабых подозрений в его причастности к затерявшемуся среди развалин складу. Этот человек с потемневшими глазами — их выражение пробуждало внизу живота теплое шевеление — и пухлыми губами вместо сжатой тонкой линии рта не мог быть ни в чем замешан.