– Ну и будем, если начальство прикажет, – сказал Жора-одессит.
Игорь поморщился, ему все же не нравилось, что рядовые матросы, пусть хоть и трижды или четырежды геройские ребята, лезут во взрослый разговор.
Лазаренко заметив это, грозно зыркнул на корешка, – прикажут и тебя не спросят, – процедил он сквозь зубы. А когда немцы прилетят, это точно известно? – спросил он у Игоря.
– Если погода летная будет, то послезавтра между семью и восемью утра, – ответил Игорь.
– Послезавтра? – задумчиво протянул Лазаренко, – к послезавтра мы до этого ледника и не дочапаем.
– Ничего, саперы из двести двадцать седьмого отдельного нам две машины дадут, Леселидзе с их начальством договорился, – успокоил Лазаренко Тетов, – на машинах мы до Первомайской доедем, а оттуда уже, пардон, ребята, пешочком в гору.
– Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, – съязвил Лазаренко.
– Все верно, так что, давайте, ребята, собираемся! – подвел итог Игорь, – давайте как положено, одежду, обувь, ледорубы, кошки, страховку, все что надо.
– Оружие, продукты, – добавил Лазаренко.
– Где же мы все это возьмем? – не удержался Жора – одессит и подал голос, тем самым нарушив запрет старшего товарища.
– Кое что Леселидзе пришлет вместе с машинами, – сказал Тетов, – и на десять человек снаряжения хватит, а вот на всю разведроту как раз у немцев то и полезем снаряжение отбирать, затем и идем!
– Да, по всему видно, нужны начальству эти немцы! – покачал головою Лазаренко, – очень, видать они ему нужны. …
План выброски разрабатывали майор Крупински и капитан Вернер. Клаус при разработке имел только статус наблюдателя с совещательным голосом. Все-таки, Крупински уже дважды высаживался и в Норвегии – 30 го мая тридцать девятого года в Нарвике, и потом на Крите в сорок первом. Причем, и в Норвегии и в Греции высадка велась в горной местности, так что Клаусу бравировать своей горной альпинистской подготовкой не приходилось – десантники Крупински и Вернер были настоящими профессионалами.
– В первую группу из шести десантников-альпинистов включите самых лучших и самых самостоятельных в смысле инициативности, – посоветовал Крупински, – захват плацдарма, пусть даже и в совершенно пустынном и ненаселенном месте дело очень серьезное и ответственное, здесь нельзя ничего ни прозевать, ни упустить, поэтому пошлите в первую группу самых наблюдательных и самых ответственных парней.
– Старшим первой группы я предлагаю фельдфебеля Волленгута, – сказал Клаус.
– Тетушку Фрицци? – улыбнулся Вернер.
– Бабушку Фрицци, – поправил капитана Клаус.
– Да, уж этот ничего не пропустит, – согласился Крупински, – Волленгуту можно доверить даже собственную больную мамашу, все же ветеран с восемнадцатого года, это кое что да значит, господа!
– У русских есть такая поговорка, – вставил Клаус, – они говорят, что старый конь, когда пашет поле, он никогда не испортит этого поля…
– Вы были в России до войны? – поинтересовался Крупински.
– Был, в тридцать девятом году, – кивнул Клаус.
– А мы с Вернером в тридцать девятом прыгали на Нарвик, – с улыбкой явного превосходства сказал Крупински. …
На аэродроме Клаус лично проверил снаряжение всех шестерых из первой группы.
– Господин оберлейтенант, не беспокойтесь, мы в полном порядке, – отрапортовал Волленгут.
Они стояли на летном поле возле их "юнкерса" с бортовой, принятой в Люфтваффе буквенной идентификацией на фюзеляже – две латинских буквы слева от черного германского креста и две буквы справа. За тот месяц, что фон Линде провел на аэродроме в группе майора Крупински, Клаус научился по этим буквам определять и флот, и эскадру, и группу, к которой принадлежал самолет. Вот и их машина принадлежала первой группе четвертой транспортной эскадры. Все три мотора "юнкерса" уже были заведены и прогреты. И командир экипажа – гауптман Вендель уже выглядывал в форточку, терпеливо поджидая, когда шесть его пассажиров усядутся в машину, а борт-стрелок уберет за ними лесенку и закроет люк.
– Ну, Фрицци, удачи тебе и до скорой встречи там на леднике! – сказал Клаус.
– Не волнуйтесь, оберлейтенант, мы вас там встретим с горячим кофе и картофельными оладьями, – заверил своего командира Волленгут и повернувшись налево-кругом, направился к самолету.
Клаус глядел им вслед, покуда самолет совсем не превратился в точку и не растаял там – в белесой голубизне небес.
– А завтра вылетаем и мы, – сам себе сказал Клаус.