Оборона Царицына.
Да, молодыми они были. Коба и Клим.
Только вот Коба вырос – стал Великим Сталиным. А Клим – Климушка так и не вырос.
Смешной придворный клоун в маршальском мундире. Ходит на высоких семисантиметровых каблуках, будто барышня. Хочет выглядеть высоким. Дурачок. Не понимает, что истинный рост вождя – в величии его дел и идей. Но Клим не дорос до вождя. Так и остался кавалерийским унтером, ряженым в маршальский мундир.
Царицын-Царицын!
Молодыми они были тогда с Климом.
Молодыми и решительно отчаянными.
А теперь вот Сталинград.
Не Царицын уже, а Сталинград!
А кто защищать, кто оборонять будет?
Где молодые и решительные?
Где они – Коба и Клим?
Жуков, Хрущев, Мехлис и Мерецков вчера допоздна сидели здесь у него в большом кабинете и Жуков с Хрущевым докладывали о перспективах разгрома и окружения немецко-фашистской группировки здесь, под Сталинградом.
И в этой операции, решающим фактором должно было стать превосходство в технике, в артиллерии, в танках и в самолетах.
Танковым армиям прорыва предстояло сокрушить позиции союзников немцев на флангах – румын и итальянцев, и прорвав оборону, окружить шестую армию Паулюса, увязнувшую в Сталинграде, окружить и затем уничтожить.
А танкам и самолетам было необходимо горючее. Поэтому не мог не обеспокоить Сталина какой-то намек Берии на какие-то разведывательно-диверсионные операции немцев, по нарушению наших коммуникаций, снабжающих Сталинградские фронты Бакинским бензином, планы которых ведомству Берии и Абакумова удалось вовремя разгадать.
Этот мингрел Берия всегда темнит. Всегда напускает туману, желая придать своей работе максимум таинственной значимости. Этот мингрел тоже дурачок, вроде Клима.
Тоже баб любит. Только если Клим со своей унтерофицерской кавалерийской серостью в сапоги со шпорами на высоком каблуке рядится, чтобы на баб впечатление произвести, то у мингрела чуть-чуть лоска и ума побольше, этот в английские костюмы наряжается. Клим с крестьянской прямолинейностью – из нижних чинов в маршалы – прыг-скок, и с бабами теперь – с балеринками из Большого театра тоже с такой же кавалерийской прямотой… Сталину докладывали подробности…
Да…
Климушка свое от жизни получил.
Как этот еврей – Светланкин ухажер – Каплер! Как он про американское искусство рассказывал? Де, у американцев есть понятие о так называемой американской мечте.
Вот был простой бедный, но способный америкашка… И выдался ему случай разбогатеть. Так америкашка такого случая не упустит. Рискнет – разбогатеет и примется жить припеваючи. Об этом ихний Голливуд и кино снимает. Так Каплер рассказывал. Этот еврей дока в американском кино и в их литературе. Не даром Светланка в него влюбилась. Дура – он ее в два раза старше.
Хотя и Аллилуева – дочка его партийного товарища, на которой он сам женился – разве она не была младше Кобы?
Но Коба ведь зато не был евреем!
Ну да ладно!
О чем он думал?
Об американской мечте…
Так вот, для Клима – для него прыжок из кавалерийских унтеров в маршалы – это наша… Революционная пролетарская мечта – в контру американской.
И он – Клим, он свое от жизни сполна получил.
Был он до революции нижним чином. Господам офицерам лошадок из конюшни подводил.
А после революции, да после обороны Царицына, сам господином стал. Сам стал господских барышень петрушить…
Но так поглупел!
Коба с той поры вырос – вождем стал.
А этот – хоть святых выноси – ничего поручить нельзя! Под Ленинградом под Лугой на немцев с наганом в атаку ходил – две бригады моряков положил, сам ранен был.
Дурак! Едва Ленинград немцам не сдал.
Эх… Царицын-Царицын! Сталинград…
Нельзя немцам дать отрезать наши фронты от снабжения бензином. Никак нельзя.
Берия этим занимается? Абакумов? И этот – очень способный разведчик… Как его?
Судоплатов! Ну, авось не подведут.
Неслышно вошел Поскребышев. У него это стало каким-то подобием игры. Войти так тихо, чтобы Хозяин не заметил. И сразу кашлянуть в кулак, чтобы превентивно отвести от себя обвинения, де "снова взял эту моду – подкрадываться"… Это была игра. Невинная игра старого секретаря.
Поскребышев кашлянул в кулак.
– Что там еще? – спросил Сталин.
– Товарищ Берия просит его принять по неотложному делу, – сказал Поскребышев.
Как всегда – сказал абсолютно бесстрастно. Сталину порой казалось, что и о взятии немцами Москвы, случись такое, и о смерти собственной матери, Поскребышев доложит Сталину все так же – ровным, не дрогнувшим голосом, как о самом заурядном событии.