Тот отрицательно покачал головой.
– И не посылай, – приказал Клаус.
И поглядев на Хайнрици, добавил, – пятнадцать минут всем отдыхать, ровно в семнадцать часов подъем и продолжать движение! ….
Это был очень жестокий бой.
Как у летчиков, когда они идут друг на друга в лобовую атаку.
Или как у горных козлов, когда встретившись на узкой горной тропе они бескомпромиссно не желают уступать друг дружке.
И Тетов и Линде знали о том, что их группы встретятся.
Именно здесь.
Именно на этом леднике.
Группу Тетова сюда послало его командование.
Группу Линде сюда послало его начальство…
И…
И то и другое начальство знало…
Они все были готовы к этой встрече.
Эта встреча не была неожиданной.
Просто…
Просто это было дело принципа.
Мужского принципа…
Либо ты пройдешь.
Либо я пройду…
Но оба…
Но оба мы не пройдем! ….
Жорка со свои пулеметом занял самую превосходную позицию. Сектор обстрела был на все сорок пять градусов, да и что важно – рельеф здесь был не выпуклый, а вогнутый, и поэтому на все восемьсот, а то и более метров пространства перед собой, Жорка видел на снегу каждую кочку, каждую ледышку видел!
– Ты мне только ленты набивать успевай, – сказал Жорка своему второму номеру – Абрамову.
Абрамов – в контраст Жорке сурового вида мужчина из Самарских. Вернее – из поселка Кротовка Кинель-Черкасского района. Абрамов почти никогда не улыбался.
Ему было почти сорок. В Кротовке у него осталась молодая жена. Красивая. Она пошла за него – почти за старика, потому что имела некоторое врожденное уродство – хромала из-за родовой травмы и одна ножка у нее на вид немного отличалась от другой. Молодых парней это отпугивало. А вот пожилого серьезного мужчину Абрамова это обстоятельство не отпугнуло. Любил он свою Катюшу очень сильно. И когда уходил на фронт – беременная она была. Теперь переживал, как там они? До Куйбышева немец не дошел. И более того, туда в Куйбышев осенью сорок первого все правительство переехало с Калининым и с Молотовым – в Кремле в Москве один лишь Сталин остался… Но все равно волновался Абрамов, – голод ведь… Карточки на хлеб, карточки на крупу, карточки на подсолнечное масло… А какие подсолнухи у них в Кинели! Какая там сахарная свекла!
У них в Кротовке заводик сахарный был до войны.
И весь поселок с того сахара самогонку гнал!
Бывало на праздники – все, даже бабки столетние – и те вдрызг напивались.
А теперь этот сахарный заводик взрывчатку выпускает для фронта.
И Катя там учетчицей работает…
– Абрамов, Абрамов не зевай! Ленту давай! – орет Жорка.
Жорка шебутной…
То орет, то смеется, то песни поет.
В основном – похабные.
Мама, я повара люблю
Мама я за повара пойду
Повар делает котлеты
Хреном режет винегреты
Мама я за повара пойду – Абрамов! Абрамов, твою мамашу! Заснул? Ленту давай!
На снегу перед Жоркиной позицией лежат два явно убитых егеря и еще двое ранены.
Немцы пытаются ползком-ползком – добраться до раненых…
А Жорка их отсекает длинными.
Из-за черной скалистой гряды, до которой было метров шестьсот-семьсот, тявкнул миномет.
Еще раз тявкнул…
– Всё, кранты нам, Абрамов, немчура артиллерию притащила! – сказал Жорка.
Мины тоненько и противно засвистели падая из зенита казалось теперь прямо на Жорку и на Абрамова.
Бух!
Бух!
Только белая пыль и ледяная крошка столбом.
И вдруг!
Что это?
Толи от сотрясения, вызванного взрывами, толи вообще от запоздалого летнего снеготая, ледник весь вдруг как бы покрылся сеткой открывшихся тут и там трещин, до поры скрываемых снежными наносными мостиками… И теперь, от сотрясения, вызванного взрывами мин, эти наметенные снежные мостики над трещинами рухнули вниз…
– Смотри, немцы провалились! – Жорка ткнул Абрамова в бок, – гляди один другого страхует…
Две пары санитаров, что выползли на ледник, чтобы подобрать своих раненых егерей, попали теперь в незавидную ситуацию. В каждой из пар, один из егерей провалился в трещину и висел теперь на страховке, в то время, как страхующие ничего не могли сделать, потому как Жорка сильно поливал их огнем из своего Мg.
Снова тявкнул миномет.
И снова, и снова…
Мины тоненько и противно пищали, вываливась из самого небесного зенита.
Бух!
Бух!
Бух!
Но наши тоже попали в аналогичную историю.
Две пары братишек, что тащили патроны к Жоркиной позиции, тоже провалились в трещины.
Снег прямо разверзся под Лешкой Одинцовым и он, пролетев метров пятнадцать вниз головой, повис, зажатый между двумя ледяными стенками.