– Так сколько стоит такой костюм, товарищ Берия, – сощурив левый глаз и склонив голову набок, спросил Сталин.
И не дождавшись ответа от опешившего и смутившегося Берии, ответил на свой вопрос сам, – я тут проявил интерес и выяснил, что в магазине Торгсина* такой костюм, как ты носишь, стоит пять тысяч рублей.
Берия предпочел промолчать.
Он хорошо знал характер Хозяина, – ему лучше не перечить, потому как ты ему слово, а он тебе два и последнее слово все равно всегда останется за ним.
– С чем пришел? – спросил Хозяин выдержав небольшую паузу.
И снова, как и прошлый раз – присесть не предложил.
– Что у тебя там опять за перестановки? Зачем Луговского арестовал? Я его помню, он в деле по Якиру и Колхиору отличился, – спросил Сталин.
Берия не опасался того, что Хозяин станет вмешиваться во внутренние дела его Берии аппарата.
Пока аппарат исправно служит Хозяину, зачем вмешиваться?
– Луговской в своей работе допустил ряд непростительных ошибок, – товарищ Сталин, – ответил Берия.
– Ну да и ладно, забудем, – подытожил Сталин, – сперва отличился и мы его наградили, а потом допустил ошибки и мы его расстреляли, в этом диалектика нашей пролетарской философии, товарищ Берия. * магазины Торгсин (букв. Торговля с иностранцами) – в 40-ые и 50-ые годы валютные магазины при гостиницах Интуриста в СССР – в 60-ые Торгсин переименованы в магазины "Березка" Берия молча кивнул.
– Ну так и что у тебя теперь? – спросил Сталин, – как дела на Кавказе?
Берия понимал, почему Сталин спрашивает про обстановку именно на Кавказе, хотя Кавказ и не был тем главным местом, где решалась теперь судьба войны и их с Хозяином личная Судьба…
Берия помнил тот их давешный почти откровенный разговор.
Почти откровенный, потому что у Сталина ни с кем, кроме, пожалуй покойной его жены Нади Алилуйевой и не могло быть полностью откровенного разговора.
Но такой разговор, почти откровенный, какой был у них две недели назад – он очень дорогого стоил. И Берия это понимал. Сталин доверил ему самое – самое потайное. Самое-самое сокровенное, Сталин появился перед ним обнаженным, как в бане – со всеми своими тайными язвами и недостатками, скрываемыми от других. Это было и актом великого доверия, но это было и актом посвящения в опасную тайну, потому как носителя такой тайны Вождь мог потом и не пощадить – не пощадить, как единственного свидетеля своих слабости и почти преступных сомнений.
Ведь тогда, две недели тому назад, Сталин спросил его, что случится с ними и со страной, если немцам удастся взять и Сталинград и Кавказ? Сохранится ли тогда СССР, если немцы вдруг выиграют компанию сорок второго года? И смогут ли они – вожди СССР сохранить свои жизни?
Быть подле вождя в период подобных его сомнений… Стать свидетелем его неуверенности – это и акт доверительной сопричастности, возводящий свидетеля в число редких избранников. Но это и очень опасная сопричастность! Сменится обстановка и вождь захочет убрать свидетеля своей позорной слабости.
– Я подготовил несколько вариантов, Иосиф Виссарионович, – сказал Берия.
Теперь следовало ждать развития разговора.
Какое у Сталина настроение?
Если он продолжит развивать тему прошлых откровений, то Берия и вправду сможет предложить те варианты бегства и перехода на нелегальное положение, которые он – как отвечающий перед партией за безопасность вождей, был просто обязан предусмотреть.
А если Сталин замнет звои давешные сомнения, то фразу о различных вариантах развития событий можно будет отнести – а хоть бы и к операции, проводимой теперь на Кавказе Судоплатовым и его людьми – Леселидзе, Бекетовым и другими товарищами.
– Политическая и военная обстановка изменяются в нашу пользу, – сказал Сталин, глядя не на Берию, а на портрет Суворова, что висел теперь в малом кабинете Вождя, – вы не находите?
Эта манера Хозяина говорить то "вы", то "ты", сильно раздражала Берию. К тому же очень хотелось рукою поправить закатавшиеся под брюками трусы, что так неприятно давили и терли теперь в промежности. Виною тому были новые американские подтяжки, что с одной стороны хорошо держали брюки, которые если носить с одним лишь поясным ремнем – всегда сильно сползали вниз и зацеплялись при ходьбе за каблуки.
С подтяжками же – можно было всегда быть уверенным, что брюки не сползут. Да и с его – Лаврентия проблемами с поджелудочной железой, доктора не рекомендовали носить тесных брюк и тесных поясов. Поджелудочная железа и панкреатит – любили простор в штанах. Вот и появились в гардеробе у Лаврентия Палыча новые аксессуары – помычи-подтяжки. Все было хорошо, но вот трусы теперь там – в брюках скатались, и подтяжки сильно прижимали скатавшееся бельецо к натертым промежностям…
– Что скажешь, Лаврентий? – Сталин повторил свой вопрос.
– Да, товарищ Сталин, обстановка существенно изменилась за последние две недели, – согласился Берия.
– А как тебе этот хохол Хрущев? – спросил вдруг Сталин, – помогает он Сталинграду?
– Мы считаем, что Никита Сергеевич хороший руководитель и что он полезен фронту, – ответил Берия.
– Да, в болезни наступил момент кризиса, – сказал Сталин, – теперь настал черед за способностями сильного организма к восстановлению.
Берия напрягся, чтобы уловить мысль Вождя, понять, куда теперь задует ветер.
– Это как в борьбе на ковре, – продолжил Сталин, – силы одного борца уже начали иссякать, а у другого борца начало появляться второе дыхание.
Берия понял, что не стоит поднимать тему с запасными вариантами…
– Судоплатов теперь на Кавказе, товарищ Сталин, – начал Берия свой доклад, – и нам удалось получить данные непосредственно из штаба адмирала Канариса…
– Да, я знаю, ты хорошо работаешь, – оборвал Берию Сталин, – но я хочу, чтобы ты работал еще лучше.
– Товарищ Сталин, – Берия беспомощно развел руками, – мы ночами не спим, все целиком отдаемся работе.
– А думаешь немцы, думаешь Гитлер и его ближайшие помощники, они не целиком отдаются своей работе? – Сталин снова прищурив глаз посмотрел на Берию, – противника не переиграешь одной только работоспособностью и старательностью. В такой войне, как нынешняя, нам нужны качественные стратегические ходы на опережение противника, чтобы ему некуда было поставить ногу, чтобы нога противника проваливалась в пустоту. Ты понимаешь, о чем я говорю? – спросил Сталин, склонив голову набок и пытливо заглядывая своему министру в глаза.
– Да, товарищ Сталин, – ответил Берия, сглотнув слюну, – я понимаю.
Удовлетворившись ответом, Вождь отвернулся и мягко пройдя несколько шагов по кабинету, продолжил свою мысль,
– В очень трудном для нас прошлом году, осенью сорок первого года, нам удалось эвакуировать значительную часть заводов, и в первую очередь машиностроительных заводов за Урал.
Сталин сделал паузу и чиркнув спичкой принялся раскуривать свою трубку, которую во все время разговора держал в руках незажженной.
– Теперь эти заводы начинают ощутимо давать продукцию, и нынче под Сталинградом мы можем сосредоточить большое количество танков, артиллерии и самолетов.
– Да, товарищ Сталин, – кивнул Берия.
– Вот, – Хозяин сделал назидательный знак рукой, – это и есть стратегически правильный ход на опережение, мы вовремя эвакуировали заводы, наладили производство за Уралом, и тем самым сорвали планы так называемой "молниеносной войны", мы вынули опору из под ног у наступающих немцев, и в этом проявилась мудрость нашей партии.
– И лично ваша мудрость, товарищ Сталин, – вставил Берия.
– Ладно, погоди, – Вождь недовольно прервал льстеца, – мы успели эвакуировать нашу промышленность, а противник не рассчитывая на это, не создал у себя стратегической авиации, способной долететь до Уральских гор. В этом мы переиграли Гитлера и его приспешников.