Геринг знал, что Гитлер мечтает о воздушном реванше.
– Этот реактивный самолет? – заинтересованно спросил Гитлер, – какая у него будет скорость?
– Более тысячи километров в час, – ответил маршал авиации Мильх, ответственный за военные заказы.
– О! – воскликнул Гитлер, удивленно, – это будет превосходный бомбардировщик! Мы разбомбим Лондон дотла и никакая авиация англичан не сможет помешать этому.
Геринг вздрогнул, но не стал перечить Гитлеру.
Ведь Ме-262 это не бомбардировщик!
Это истребитель-перехватчик…
Но разве Гитлера переубедишь?
Его не интересуют технические тонкости.
Гитлеру нужны бомбежки Лондона и он называет истребитель бомбардировщиком…
Потому что в этом суть большая политическая необходимость.
А Фергеляйн в зале для гостей – ангажировал дам на пятый или уже на шестой по счету фокстрот.
А Зепп Дитрих уже выпивал третий или четвертый по счету коньяк. … * ягдгешвадер – авиационное соединение германских ВВС – соответствует истребительной авиадивизии (около ста самолетов) и состоит из трех групп (полков).
Кампфгешвадер – бомбардировочная эскадра (дивизия) Самолеты, самолеты, самолеты…
– А знаете, Эмма, – сказал Фергеляйн жене Геринга, – я смотрел трофейный русский фильм об авиации, снятый на эвакуированной в Среднюю Азию киностудии Мосфильм, – это вообще то комедия в стиле дешевых еврейских голливудских поделок, так там русские летчики поют некие куплеты, смысл которых в том, что "первым делом у них самолеты, а женщины уже потом".
Эмма расхохоталась.
– Это совсем как про моего мужа, он помешан на авиации.
– Самолетам воздух, а мне земное, мне дайте женскую красоту, – сказал Фергеляйн, склоняясь к ручке Эммы Геринг-Зонеман …
– Полундра, братва, воздух! – крикнул Лазаренко.
Со стороны солнца на их растянувшуюся цепочкой группу, заходил двухмоторный самолет. И уже даже отчетливо видно было двоих или троих пилотов, сидевших там – в большой, словно дачная веранда, застекленной кабине.
– Жорка, пулемет давай, – заорал кто-то из морпехов.
Самолет прошел над ними так низко и так быстро, что буквально оглушил воем своих пропеллеров, и вихрь снежной пыли поднявшись над ледником, скрыл в белом облачке и Жорку, стрелявшего из пулемета, и что-то там оравшего старшину Лазаренко.
– Ложи-и-и-и-сь! – кричал Тетов, – кричал. Хотя от шума самолетных винтов и грохота пулемета Мg, палившего с плеча Жоркиного второго номера, крика Игорева не было слышно.
Словно в замедленном рапиде Игорь видел, как от внешних пилонов выкрашенных голубым цветом плоскостей с черными на них крестами, оторвались две бомбы, оторвались и стремительно понеслись вниз и вперед по инерции. И тут же вонзились в снег.
Игорь рухнул лицом в белую снежную пыль, и тут рвануло.
Ухнуло по ушам каким – то глухим ударом.
И сразу не слышно стало ни винтов самолета, ни стрекота пулемета Мg.
И только осколки льда еще запоздало падали и сыпались с неба на спину.
Снова уйдя под солнце, самолет неслышно начал свой второй заход.
– Жорка, не промахнись! – крикнул Лазаренко.
Жорка торопливо закладывал новую стальную ленту в приемник. Отстрелянная – пустая лента валялась тут-же под ногами в желтом конфетти стреляных, пахнущих свежим порохом гильз.
Самолет, качнув крыльями, уже лег на боевой курс и теперь приближаясь, стремительно, с каждой секундой увеличивался в размерах.
Наконец Жорка справился, захлопнул откидную рамку ствольной коробки и оттянув затвор, припал к прикладу.
– А-а-а-а-а! – заорал Жорка, нажимая на спуск, и новый всплеск желтого конфетти из стреляных гильз просыпался на белый снег ледника. Но крик Жоркин потонул в грохоте ревущих моторов фоке-фульфа, пронесшегося так низко, что казалось брюхом и пилонами своих плоскостей – сшибет сейчас бескозырку с бесшабашной Жоркиной головы. ….
Когда все стихло.
Когда все стихло, Лазаренко устроил перекличку.
– Аркан, Абрамов, Урч, Жабин, Пирожков, Жорка, Шофёрик…
Получалось, что все целы…
Бывает же!
А Фриц лежал кверху голубым брюхом своим на западном склоне ледника и даже не горел.
– Мама, я летчика люблю! – присвистнул Жорка, – командир, айда сгоняем, позырим на Фрица, авось парочкой "парабеллумов" разживемся, зазря мы его сшибли, что ли?
Но даже соблазнительная перспектива разжиться парочкой трофейных Р-8, не смогла склонить Лазаренко к тому, чтобы еще потерять пол-часа столь драгоценного теперь времени.
– Вперед, братва, некогда нам на Фрица сбитого дывыться, в походную колонну и вперед. Лейтенант Тетов в голове, я замыкающим!
И только радостный Жорка все никак не унимался, – а мне за сбитого Фрица орден Красного Знамени или "звездочка" положена, а?
И еще спел пару раз.
Про летчика.
Видать, вроде как заупокой трех душ немецких пилотов:
– Мама, я летчика люблю
Мама, я за летчика пойду
Летчик делает посадки
Жмет меня без пересадки
Мама, я за летчика пойду. ….
Радист Хофман щелкнул тумблером и рация сама настроилась на фиксированную волну.
Эти новые приемо-передатчики Телефункен-Блаупункт делались специально для парашютно-десантных войск, они были очень легкие, компактные и были совершенно просты в обращении. Если в бою и убьет радиста, то любой из десантников сможет справиться – просто включить пару тумблеров и все дела! Если, конечно, радио придет открытым текстом, незашифрованное.
– Радио из центра, – доложил Хофман.
Клаус не торопил Хофмана, зная, что еще минут пять у того уйдет на расшифровку.
У них не было специальной шифровальной машинки типа "Энигма", которая была похожа на гибрид арифмометра и пишущей машинки, поэтому Хофману приходилось пользоваться шифровальными таблицами.
Клаус щурясь любовался отблесками заката, окрасившими края дальнего ледника во все оттенки красного – от оранжево-огненного, до глубоко-бардового.
Горы не могут не трогать романтической немецкой души.
Ах, сколько стихов читала ему Лизе-Лотта, когда вот так же любовались они с нею огненно-бардовыми закатами. И как странно! Именно в этих же местах. И всего только три года прошло с той поры…
Хофман протянул Клаусу исписанный им листок.
Фон Линде дважды перечитал, шевеля губами.
Потом задумался.
– Разрешите и мне посмотреть, господин оберлейтенант, – фельдфебель Хайнрике, который был теперь командиром первого взвода вместо убитого во вчерашней стычке с русскими разведчиками Волленгута, протянул руку, прося листок с радиограммой.
Клаус молча подал Хайнрике шифровку.
Тот тоже дважды перечитал и хмыкнув, вернул листок командиру.
Клаус все еще молчал – обдумывал прочитанное. И Хайнрике тоже молчал – соблюдал субординацию. Стояла тишина, только рация попискивала, да оберефрейтор Венц с ефрейтором Шульце насвистывали тихонечко популярный куплет:
Unsre beiden Schatten
Sahn wie einer aus,
Dass wir so lei buns hatten,
Das sah man gleich daraus.
Und alle Leute solln es sehn,
Wenn wir bei der Laterne stehn
Wie einst Lili Marleen.
– Ви айнст Лили Марлен, – подпел вдруг Клаус, поднимаясь с рюкзака, на котором сидел.
– Что, господин оберлейтенант, изменяем маршрут? – спросил Хайнрике.
Хайнрике прочитал шифровку и теперь тоже знал, что центр сообщил командиру их спецгруппы Клаусу фон Линде. Центр сообщил о том, что на пол-пути в долину, в ущелье Духор их будет ждать засада русских. И центр поэтому предлагал изменить маршрут. Идти в обход – по гребню Дух-Салор и по леднику Пионерский.