Ты снова подходишь к своей сумке. На этот раз винтовки молчат. Ты достаёшь заряженный сигнальный пистолет.
Глядя в глаза Микасе и всем остальным, ты выражаешь последнюю просьбу:
— Как ваш командир, я хочу сейчас только одного: чтобы в самый последний раз мы посвятили сердца… всем, кто подарил нам эту свободу. По моей команде!
С этими словами подбегаешь к памятнику, ловко забираешься на него, снимаешь свой плащ и надеваешь его прямо поверх медной головы Эрвина Смита. Обнимая одной рукой шею его медного коня, устремляешь вверх другую с сигнальным пистолетом.
— ВО СЛАВУ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА!!! — кричишь ты и выпускаешь пушистую стрелу зелёного дыма в серое небо.
Сотни взглядов устремляются вверх, и ты тотчас слышишь звук сотен кулаков…
…подносимых к сердцам.
И понимаешь…
… ты будешь жить.
====== Глава 7. Дом и сын ======
Всё, что было после твоего выступления, ты помнишь, как в тумане.
Спрыгнув с медного коня, ты кажется, ещё с минуту стоял, салютуя рукой к сердцу своим зрителям. Оркестр вовремя словил твои намерения и играл какую-то торжественную музыку. Затем ты, кажется, поклонился королеве и быстрым шагом двинулся «за кулисы», стараясь выглядеть настолько уверенно, насколько это возможно.
Как только ты скрылся с глаз зрителей, твой быстрый шаг сошёл на нет. Вспышка адреналина сменилась полным упадком сил, и в голове остался только один вопрос:
Куда идти? Домой? Но я же ещё не посадил растение…
Единственно-правильным выбором было подождать, пока церемония закончится и большинство гостей разойдутся. Тогда ты смог бы выполнить обещание Энни.
Надо было где-то переждать, и ты вошёл в первый попавшийся шатёр-подсобку, кажется, предназначенный для хранения сценического реквизита. Часовой у входа слегка удивился, но беспрепятственно пропустил тебя.
Затем ты помнишь приход дорогих сослуживцев: они примчались сразу, как их отпустили со сцены. Многие из них жали тебе руку, хлопали по плечу, обнимали, яростно что-то доказывали, кто-то пытался шутить — но что бы они не говорили, всё это было в твою поддержку.
Ты помнишь заплаканные глаза Микасы и Конни, горячую ладонь Жана на твоей шее.
Кажется, всё, что оставалось смертельно-бледному тебе — это вымученно улыбаться, сидя на ящике, с трудом вставая для очередных объятий или рукопожатий.
Когда твои товарищи разошлись, с тобой осталась только Микаса. Она молчала, понимая, что ты выложился на все триста процентов, и нужно восполнить силы. Придвинув соседний ящик, Микаса бесшумно опустилась на него, и вы сидели плечом к плечу. Прямо как тогда, под деревом Эрена.
Микаса отлучилась лишь раз: чтобы принести тебе горячую похлёбку и кусок хлеба. Ты так и не понял, что было внутри похлёбки, механически прикончив её за считанные секунды. Должно быть, Микаса стащила еду с полевой кухни рабочих, в чьи обязанности входило собирать и разбирать сцену и трибуны.
Когда спасительное тепло оказалось внутри тебя, ты мгновенно «вырубился», как есть — в сидячем положении. С Микасой рядом, ты всегда ощущал себя в безопасности.
Жаль, она отказалась быть твоей телохранительницей. В отличие от капитана Леви, Микаса не подала в отставку сразу после смерти Эрена. Она оставалась в вашем строю, но наотрез отказывалась тренироваться и сражалась только в крайних случаях. Кажется, с боевыми искусствами она завязала навсегда.
Именно Микаса дала тебе понять, что церемония закончилась, слегка подёргав за рукав и тихонько прошептав: «Кажется, всё, Армин. Пора.»
И вот, примерно полчаса спустя, ты стоишь в своей белоснежной рубашке с закатанными рукавами и прилежно приминаешь лопатой землю вокруг только что посаженного зелёного ростка.
Ветер усиливается, и можно бы накинуть мундир, но ты твёрдо решаешь больше никогда его не надевать. К тому же, физическая работа не даёт тебе замёрзнуть.
Наконец, остановившись перевести дух, ты вытираешь пот со лба и, опираясь на черенок лопаты, оцениваешь плод своего труда. Кажется, всё в порядке: юное растение надёжно закреплено в бурой земле, и ему не страшны порывы ветра.
— Остался только дом и сын, Арлерт?
Оборачиваешься и видишь обладателя насмешливого голоса.
— Капитан Леви?.. — ты смахиваешь с глаз мешающие волосы и выжидательно смотришь на капитана, игнорируя его шутку.
— Неплохо сыграно на сцене, — одобряет Леви Аккерман и словно из праздного интереса спрашивает: — Что собираешься делать дальше?
— Завтра покажет. Думаю, расхлёбывать последствия. Утром я должен быть на ковре у её величества: меня уведомили, что будет решаться моя судьба.
— Это я и так знаю. Я не про завтра. Что ты будешь делать потом? — Леви слишком опытен, чтобы не догадываться, что максимальное твоё наказание — отстранение от службы на несколько лет. Хистория ни за что не допустит твоего тюремного заключения.
Честно говоря, ты не планировал так наперёд, и единственный план, который у тебя есть, это прочитать письмо Хитч и узнать, где находится Энни. Поэтому с лёгкой улыбкой ты говоришь:
— Полагаю, выбор у меня невелик. Либо дом, либо сын.
Леви Аккерман усмехается и протягивает тебе руку:
— Не знаю, увидимся ли мы ещё раз, но думаю, ты должен знать. Я ушёл в отставку, не потому что ты стал Главнокомандующим. Вовсе не из-за того, что я не видел в тебе своего лидера. Просто в моём досье мне было больше нечего написать про наличие рабочих конечностей.
На лице капитана возникает такая ухмылка, которую — ты готов поклясться! — он посвящал только командору Эрвину.
Крепко жмёшь ладонь Леви и чувствуешь, как ещё один камень свалился с твоих плеч. Сам того не ведая, капитан задал вектор твоему будущему, и этого внезапно становится достаточно, чтобы понять, для чего нужно жить.
— Дом… и сын, — шепчешь себе, глядя, как капитан, хромая, удаляется к выходу из сада.
Лицу становится тепло, так как солнце, наконец, пробивается сквозь тучи. Ты снова смотришь на росток, вспоминаешь просьбу Энни, и произносишь:
— Мне очень жаль, что так вышло, Марко. Но мы будем жить за тебя.
Воткнув лопату в землю, оглядываешь пустые трибуны, на которых ещё час назад было множество людей. Должно быть, сейчас они разносят вести о сегодняшнем дне по всему городу.
Смотришь на памятник Эрвину — на нём все также развевается плащ, а под лучами солнца он выглядит ещё внушительней.
Ты гасишь порыв снять и закопать его: отчего-то тебе кажется, что дотронувшись ещё раз хоть до чего-то, связанного с Разведкорпусом, ты тут же вернёшь назад весь груз и чувство вины.
Теперь это не моя история.
Оставив лопату в земле и полив растение, ты подходишь к Микасе, всё это время ожидающей тебя на пустой скамье нижней трибуны.
— Микаса, а ты… что будешь делать дальше?
Ты знаешь, что Микасе ответить на этот вопрос в два раза сложнее, чем тебе.
Нет.
В миллион раз сложнее.
Помимо работы, она в последнее время увлеклась рукоделием, возродив увлечение детства. Говорят, это здорово успокаивает нервы. Но этим сложно заработать на хлеб. Ты уверен, что Хистория предложит ей другую должность после расформирования Разведкорпуса. Но хочет ли этого Микаса?
Микаса молчит. Отследив траекторию её взгляда, видишь, что она смотрит на памятник Эрвину. Тревожась за неё, начинаешь горячо говорить:
— Ты должна попробовать встретить кого-то… построить семью… Я знаю, это сложно, но…
— Как хорошо ты сказал про Командора Эрвина, — перебивает Микаса. — Как думаешь, после смерти … он правда сейчас свободен?
— Только не говори, что тоже хочешь умереть, — твоя тревога нарастает.
— О нет, Армин, я просто думаю… Ведь Эрен тоже свободен сейчас? Скажи, ему хорошо?