Головеня не вмешивался в их спор. Он сердцем рвался в горы, хотя отлично понимал, что там будет не легче. Перевалить через хребет — не польку-бабочку сплясать. Отсюда до Сухуми — а они пойдут именно так — более двухсот километров. Покрыть это расстояние можно бы за две недели. Но при условии, когда все путники здоровы. А ведь его, Головеню, надо нести…
Отвлек лейтенанта от размышлений Пруидзе, сказав, что в станице могут быть немцы.
— Впрочем, черт их знает! — тут же усомнился он.
— Чего гадать-то, — поднялся Донцов. — Сейчас пойду и все выясню.
— А почему ты? Я, по-твоему, не солдат, трус, что ли, какой?..
— Не трус, а повар.
— А ты — писарь! — вскипел Вано.
— Понимать надо, что к чему. Ты же сам рассказывал, как в ресторане работал…
— Работал. Но ведь повар — это кулинар, понимаешь, кулинар, а не бумажная крыса!
— Не отказываюсь: был писарем, — согласился Донцов. — Но я и в разведке служил.
— Друзья, — прервал их перебранку лейтенант. — На Кавказе говорят: «Пастухи спорят — волк выигрывает». Ну, чего вы не поделили?.. Можете идти оба.
Вано тотчас подсел к командиру, замахал на Донцова рукой:
— Ладно, иди, Степанка. Только автомат захвати. Будь осторожным, не подставляй голову под пули.
Он дотронулся до руки командира и ужаснулся: «Совсем, как лед… Кушать надо. Много кушать надо… Ах, вина нет!»
Донцов вернулся минут через сорок — сияющий, довольный:
— Обстановка — лучше не надо, — доложил он. — Оккупантов нет, ужин заказан, а кое-что найдется и про запас.
— Черт! — весело выругался Вано.
Вскоре все трое вошли в крайнюю мазанку.
— Принимай гостей, хозяюшка, — как старый знакомый, заговорил Донцов.
— Сидайте, сидайте, — из кухни вышла казачка, и Донцов глаза вытаращил: гляди ты, успела переодеться!
На хозяйке уже не простое ситцевое платье, а шелковое, с яркими васильками; оно плотно обтягивало ее высокую, ладную фигуру.
— Очень даже красиво, — похвалил Степан.
Хозяйка играла перед ним своей дородностью и так искренне улыбалась, что казалось, давно ожидала его и вот, наконец, дождалась. Выскочив в сени, она тут же вернулась, завертелась перед Донцовым: влюбленная и только!
А увидев бледное лицо лейтенанта, его забинтованную ногу, всплеснула руками:
— Господи!..
— Наш командир, хозяюшка, — пояснил Донцов.
— Он же не дышит.
— Не беспокойтесь, — отозвался Головеня. — Солдат живуч.
Вынув из кармана обрывки простыни, что дала Наталка, Вано принялся перебинтовывать рану командира. Хозяйка ушла на кухню, сказала — собрать поесть.
Донцов отправился помогать казачке: принес воды из колодца, разжег плиту.
Из кухни послышалось хихиканье, потом голоса:
— Где твой муж, Мария?
— Далеко, голубок. Отсюда не видать.
— На фронте?
— Не… — вздохнула хозяйка.
— А где же? — не отступал солдат.
— Долгая песня, голубок!..
— А все-таки?
— Как тебе сказать… Спервоначалу в тюрьме сидел. А вышел — на работу устроился. Писал — приеду, да так и не приехал.
— Вернется, — прогудел бас Донцова.
— Не… Сразу не вернулся, теперь не жди.
— Почему?
— Другая баба попутала.
Хозяйка вздохнула и погрустневшим голосом продолжала:
— Четыре годка вместе прожили. Налюбоваться друг на друга не могли. Он кладовщиком был, я в поле работала. Добре жили… Еще говорила: ох, Санька, не лезь в начальство! Будто душа чуяла. Так и вышло. Пришла ревизия, а у него недостача. Украл, говорят. В суд повели. А какой он вор? Разве что с пьянства? А так, чтобы нарочно, что вы!.. У него во всем роду воров не было! А с пьянства — это могло. Ведь он, пьяный человек, неразумный…
— И большая недостача?
— Та сколько там мешков пшеницы взяв, так разве ж колхоз от того обеднел? Через то, значит, мужика с бабой разлучать?
— А сама как думаешь?
— А мне что думать, — переменила тон хозяйка. — Нехай кобыла думает, у нее голова большая! И хватит допросы чинить…
Раскрасневшаяся Мария поставила на стол большую черную сковороду с жареной картошкой. Принесла откуда-то со двора миску малосольных огурцов, приятно пахнущих укропом.
— Ешьте, пожалуйста.
— Закусочка первый сорт, — оценил Донцов. — Может, и это, кх, кх, найдется? — и он щелкнул себя по горлу.
— Не, нэма, — развела руками хозяйка. — Раньше було, а зараз нема.
Пруидзе, вооружившись ножом, начал кроить белую буханку. Ломти у него получались ровные, тонкие, как в первоклассном ресторане. Вдруг он насторожился, замер с ножом и хлебом в руках: с улицы донесся шум мотора. Донцов метнулся в сени, но вскоре вернулся, подхватил Головеню, поволок его из хаты.