Чувство гадливости охватило Головеню. «Негодяй, даже здесь продолжает выкручиваться», — подумал он.
— И все же можно было доложить, — опять заговорил лейтенант. — Двое суток искали вас, волновались. А вы…
— Виноват. Торопился я. Ведь полк на Марухском перевале был. Оттуда — на отдых. Боялся, не разминуться бы. А тут еще хлопцы — скорее, говорят…
— Какие хлопцы?
— Там, в горах. Двое из наших.
— Допустим, — согласился лейтенант. — Но зачем же было стрелять?.. Крупенкова ты ранил?!
— Крупенкова? Что вы, товарищ лейтенант. Он сам себя хотел искалечить. Крупенков знаете какой? Для него никакие уставы не писаны. Да что вам говорить, вы сами его в штрафную посылали. Не помогла и штрафная… А что самострелом хотел стать, это точно. Лично мне высказывал, — возьму, говорит, пальну в ладошку — и прощай, фронт! Я еще, помню, отругал его. Что ты, говорю, мелешь, дурак! Самострел — тот же предатель!.. — Зубов замолчал. Но вот спохватился. — Разрешите идти?
— Погоди, — холодно ответил Головеня.
— Могу опоздать. Боюсь просто…
— Не опоздаешь.
— Как же, товарищ лейтенант, полк вон где, а я здесь… К тринадцати ноль-ноль.
— Пойдете со мной.
— Куда?.. Если в комендатуру, то мне незачем. Я там был.
— Вы что, устава не знаете? — еще строже произнес офицер. — Выполняйте последнее приказание!
— Слушаюсь, — выпрямился Зубов. — Мне что, как хотите. На то солдат.
С минуту шли берегом, топча влажную гальку. У каменной лестницы лейтенант пропустил Зубова вперед. Тот занес ногу на ступеньку, обернулся:
— Куда вы меня?..
— Шагом марш! — вместо ответа приказал офицер.
Зубов пошел лениво, едва переставляя ноги; одна, вторая, третья ступеньки… Вдруг обернулся и с размаху ударил лейтенанта в грудь. Падая, Головеня ухватился за его гимнастерку, потянул за собой, и оба повалились на жесткую крупную гальку. Зубов полагал, что он легко справится с ослабевшим лейтенантом, но в первую же минуту понял — сделать это не так просто. Офицер оказался достаточно сильным и на редкость сноровистым. Застигнутый врасплох, не поддался, более того, сам перешел к нападению и так прижал его, что чуть было не задушил. Зубов понял: одно спасение — нож. Потянулся к карману. Но едва блеснуло лезвие, как тут же удар по руке…
Головене показалось — враг сломлен. Зубов обмяк, расслабил мышцы — делайте с ним, что хотите: сопротивление бессмысленно. Лейтенант начал вставать, но в этот миг получил новый удар и упал. Барахтаясь, они покатились к воде. Зубов попытался схватить оброненный нож, но лейтенант перевернул его, и оба свалились в море. Когда Головеня выплыл, Зубов был уже на берегу. Подобрав пилотку, пустился наутек вверх по лестнице.
Тяжело дыша и сжимая кулаки, лейтенант побежал следом, но понял — не угнаться, и только простонал, скрипя зубами.
Наталка устала и уже готова была прекратить поиски, как вдруг прочитала на углу дома название той самой улочки, которую долго не могла найти. Пошла, рассматривая номера. Вот и дом Вано, Остановилась у глинобитной, невзрачной на вид хаты. Крыша прогнила и местами обрушилась. Одно из окон наполовину забито фанерой. Дотянулась до стекла рукой — на стук никто не отозвался. Постучала еще: мертвая тишина. Дверь оказалась незапертой. Переступила порог и оказалась в небольшой комнате: стол, два венских стула. На стене плакат, призывающий помогать фронту.
— Добрый день! — громко произнесла девушка, полагая, что там, за перегородкой, «то-то есть.
Никто не откликнулся, не вышел к ней. Оставаться одной было неудобно: шагнула к двери и оказалась лицом к лицу с пожилой женщиной.
— Простите, зашла в дом, а там — никого, — улыбнулась Наталка. — Я от вашего сына…
Та недоумевающе посмотрела на белокурую девушку, пожала плечами:
— У меня нет сына.
— Вы разве не мать Вано?
— Соседка я, — заговорила она с грустью в голосе. — Ни матери, ни сынов, никого в этом доме не осталось. На днях похоронили старую… Как услышала, что Вано убит, — слегла, да так и не встала…
— Вано жив!
— Как — жив? Что ты, милая. Солдат приходил, все, как есть, сам видел… Погиб он.
— Вано ранен. Вот я и пришла…
— Как же так? Где же Вано?
— В госпитале. Скоро выздоровеет.
Женщина вытерла кончиком платка слезы:
— Не дождалась мать сыночка… Он же, солдат, который приходил, все как есть обсказывал. Вано будто на скалу влез, а там немцы. Убили его… А выходит, жив… — И опять о матери: — Видать, судьба у нее такая… Коли б не самолеты да не эта весть, может, еще пожила бы. Фашисты, они и тут покою не дают. Видала дом на углу? Никто не уцелел. Бомба прямо в крышу… Там и Лейла осталась…