— Разрешите уточнить, — подал голос Сабир, — наша операция строится на записках средневекового алхимика, и мы не знаем точно, работают ли его амулеты?
— Да, именно так — согласился Штильман, — с одним уточнением — восемнадцатый век — это далеко не средневековье.
— Это успокаивает.
— Ну что же, — заключил генерал, — вводная понятна, — а какие данные по операции "Терминал"?
— Здесь все не так ясно. То, что мы называем "Терминал", судя по всему означает комплекс операций, имеющих совершенно различную направленность. У нас есть информация по двенадцати-пятнадцати фактам. Их может быть значительно больше. Цель не ясна. Единственно, что ясно — то, что она очень серьезная.
— Понятно, — жестко сказал Тихорецкий.
— Я сейчас делаю сквозной анализ любой информации, которая может быть связана с "Терминалом". Требуется еще время. А пока мы можем только мониторить ситуацию в Москве по всем возможным каналам. И еще. Необходимо проверить связи всех, я повторяю всех, кто прямо или косвенно засветился в зафиксированных нами операциях Ордена. Задача — попытаться выявить возможных резидентов Ордена в России. Сейчас нам известен только один представитель — это эмиссар в Москве и, возможно, два-три человека из его окружения. Остальные — это завербованный местный материал. Должны, наверняка должны быть законспирированные резиденты Ордена, или хотя бы визитеры.
Генерал тяжело поднялся из-за стола, не спеша подошел к стене с развешенными картинами и ткнул пальцем в портрет молодого человека в парике с буклями, с легкой улыбкой на круглом румяном лице:
— Это он?
— Совершенно точно, — подтвердил Штильман. — Яков Брюс собственной персоной.
— Что же, — задумчиво протянул генерал, глядя на портрет, — предлагаешь взять языка? Вариант, конечно интересный, но преждевременный. Еще надо поработать. Но в любом случае, игра становится интересной.
IX
Вот уже несколько дней Ленка приходила домой поздно ночью. Сразу проскальзывала в душ, а потом ложилась и моментально засыпала. Утром они с Сергеем неистово занимались любовью, а потом… потом Ленка весело, как ни в чем не бывало целовала его в щеку, говорила какие-то глупости, быстро одевалась, и, не завтракая, убегала.
Сергей сходил с ума. Деликатный Ганя, смущенный Ленкиными утренними стонами и Серегиными страданиями, засобирался съезжать в гостиницу, но Сергей убедил его остаться. Два дня он не выходил работу, на звонки не отвечал. Клиенты обрывали телефон, но ему было безразлично, Егорушка прозвонился Ленке, а та сказала, что Сергей заболел. Заболел… Спасибо за понимание, родная. Он лежал на кровати, смотрел в потолок и пытался разобраться в своих ощущениях. То, что у Ленки появился другой, было ясно без слов… Хотя бы по тому, как она занимается любовью. То, что чувствовал Сергей, нельзя назвать просто ревностью. Он физически ощущал момент, когда Ленка была с другим. Вчера поздно вечером и сегодня после шести. Это знание, ревность, злость и бессилие выражались в противной холодной дрожи, волнами пробегавшей по спине. Сергей пытался заглушить эту холодную волну алкоголем, но виски на него практически не действовал. Он за раз выпивал бутылку "Джека Дэниэлса", не ощущая вкуса. Опьянение не приходило, вместо него наступал короткий период спокойствия, когда холод отпускал его спину и по телу разливалось мягкое тепло… А через час все начиналось сначала. Он боролся с желанием позвонить Ленке. Один раз не выдержал, но равнодушный голос оператора объявил, что абонент недоступен.
Ганя не пытался его успокаивать. Он считал, что мужчина должен решать свои проблемы сам, навязчивое сочувствие унижает. Захочет попросить помощи — Ганя встанет и сделает все, что в его силах. Но только, если попросит сам. И Сергей был благодарен за такое понимание. Ганя, уверяя, что у него важные встречи, стал выходить из дома рано утром, раньше, чем просыпалась Ленка. А приходил пораньше, приносил продукты и, несмотря на свою непереносимость алкоголя, ставил перед Сергеем очередную бутылку "Джека Дэниэльса". Словом, вел себя так, как только может вести себя лучший друг.