В Эдеме расстояния обманчивы. Три часа быстрой езды, но Замок все также маячил на горизонте. Они остановились у постоялого двора — бревенчатого, как и все постоялые дворы Эдема, с красной черепичной крышей и десятком флюгеров разных форм и размеров, прилепившихся на крыше рядом с высокой печной трубой. Постоялый двор так и назывался — "Кривой флюгер", о чем свидетельствовала вывеска над воротами.
Их встретил хозяин — толстый, в полосатом колпаке и фартуке. Встретил с достоинством — Рыцари Ордена, пусть даже среди них Магистр, шишки, конечно, важные, но свободный человек в Эдеме не обязан склонять голову ни перед кем, за исключением, разумеется, Великого Магистра. А Великий Магистр по постоялым дворам так просто не путешествует. А как они там, в Ордене, друг другу кланяются, руки целуют да на коленях ползают — так это их дело.
Они сели за длинный деревянный стол, спросили вина. Хозяин принес кувшин и три тяжелые оловянные кружки — в Эдеме не признавали стекла, в стеклянных бокалах вино подавали лишь на орденских приемах, да и то, только два раза в году.
Виктор Александрович с удовольствием отпил пару глотков и бросил в рот шарик шехеля — самой популярной в Эдеме закуски — острых обжаренных в масле шариков из теста, перемешанного с рубленой зеленью и чесноком.
Стоял солнечный полдень, и на постоялом дворе было мало народу. Двое, наверное, торговцы, что-то оживленно обсуждали за угловым столом. Трое посыльных в зеленых накидках попивали пивко в ожидании заказчиков. И в центре зала приканчивал жареного на вертеле цыпленка человек в кожаном колете и ботфортах, с длинным и узким мечом на потертом поясе. Широкополая шляпа лежала рядом на столе. Совсем молодой, почти мальчишка, скорее всего — выпускник орденской Школы, не поступил в Университет, не прошел экзамен в Магистрат, вот и подался в Искатели. Ничего, побродит годик, дойдет до дальних пределов, понаберется ума-разума, а там и до Мастера дорастет, а то и до Рыцаря… Если, конечно, не сгинет где-нибудь в пути.
Совсем в углу, старик в надвинутой на глаза широкополой шляпе, глубоко откинувшийся на спинку стула играл на гитаре и негромко напевал. Виктор Александрович прислушался:
Пусть сегодня для вас приготовлен сюрприз
Нет чудес — что же будут отныне.
И вот уже я благородный маркиз,
И вот уже вы — дорогая графиня
Это была старая баллада, которую они, еще совсем мальчишки, пели, собравшись в круг, в спальне Орденской Школы.
С гитарой и шпагой я ночью крадусь,
Я знаю, что ждет ваш приветливый дом,
Но на перекрестке случайно столкнусь
С графом, давнишним и злобным врагом.
Старик пел для себя, не думая, что его кто-то слушает, пел низким чистым голосом
И скрестятся шпаги, и встретится сталь,
Пусть шпага рассудит обычным судом,
И право, поверьте, что вам будет жаль,
Когда упаду я под вашим окном.
Виктор Александрович вспомнил, как дрожащее пламя свечи освещало серьезные и решительные лица мальчишек, ничего не понимавших в любви и смерти, но попавших под очарование музыки и рифмованных слов.
Я тихо внимаю сердечному стуку
И вашему плачу не верить не мог,
Когда мне разжали сведенную руку,
Сжимавшую крепко горячий клинок.
Верю вам, эта вера меня не покинет,
Встречу вас, если правда загробная жизнь,
До свиданья, моя дорогая графиня,
До свидания, мой, благородный маркиз.
Старик взял последний аккорд, налил из кувшина вина и медленно осушил кружку…
Когда лошади отдохнули, они продолжили путь, теперь уже без остановки до самого Замка. Дубовые рощи и дикие ольховники сменились ровными рядами вишневых садов и зелеными стенами виноградников. К дороге жались крестьянские дома, огороженные плетеными заборами. Движение стало оживленнее, запряженные волами повозки тащили поклажу, у обочины не спеша покачивались чинные крытые дилижансы, вдоль дороги рысью трусили посыльные с заплечными сумками. Домов становилось все больше, и, наконец, они въехали в город, вернее городок, прижавшийся к стенам Замка. Вымощенная известковыми блоками дорога привела их к воротам. Это были легендарные ворота — каждая створка изготавливалась из одного огромного куска дерева, растущего только здесь, в Эдеме, у Северного предела. Каждый сантиметр покрывала тонкая резьба, а по краям створки были окантованы позеленевшими от времени литыми бронзовыми пластинами.