Сабир положил мечи на землю и выпрямился. Великолепный мастер рукопашного боя, он прекрасно владел своим телом, но фехтование, тем более с использованием боевого оружия, было для него дисциплиной новой. Одно дело обычное холодное оружие, являющееся в современном мире инструментом физического развития, и совсем другое – острейшие клинки, от которых каждую секунду зависит твоя жизнь. Принципиально другая техника, другие принципы организации боя. Сабир, прирожденный воин, как губка впитывал в себя новое искусство.
– Давай пройдемся, – Учитель жестом пригласил его за собой. Стоявший в стороне невысокий человек в одежде из грубой кожи на шнуровке, загорелый до черноты, подскочил к ним, сноровисто собрал разложенное на земле оружие, завернул в мешковину и пристроился за спиной Учителя.
Они шли по сочной, по колено, траве вдоль роскошной дубовой рощи. Стоявшее в зените солнце било в глаза, Сабир щурился, от чего лицо его принимало обычное добродушно-веселое выражение.
Учитель вышагивал, заложив руки за спину, с удовольствием подставляя лицо полуденному солнцу.
– Смотри, – он показал рукой в сторону горизонта, – смотри и запоминай этот вид.
Они стояли на зеленом горном плато, заканчивающимся почти отвесным обрывом, столь высоким, что воды небольшой речушки, низвергающиеся в пропасть стремительным водопадом, не долетали до дна, рассыпаясь в воздухе невесомой водяной пылью. С другой стороны плато примыкало к уходящему в облака скалистому пику.
Внизу до самого горизонта расстилалась поразительной красоты долина с холмами, покрытыми свежезеленеющим лесом. Где-то вдалеке, у самого горизонта, угадывались очертания замка, венчаемого огромной башней, которая отсюда казалась размером со спичку. Учитель рассказывал, что по другую сторону хребта, именуемого Восточным Пределом, находится бескрайняя пустыня, населенная таинственными пустынниками. Один из них в десяти шагах за его спиной старательно тащит сверток с оружием. Удивительные они люди. Да и люди ли вообще? Лицо вроде человеческое, странное, правда, – переносица, заползающая на лоб, глубоко посаженные глаза, удлиненная нижняя челюсть, но Сабир за свою жизнь перевидал столько всякого, что странным внешним видом удивить его было ой как непросто. А вот костяные наросты на плечах и костяной же гребень от затылка до лопаток – это действительно впечатляет. Учитель упоминал, что пустынники – исконные обитатели Эдема, костяные наросты как-то связаны с терморегуляцией их адаптированного к жизни в раскаленной пустыне организма. С незапамятных времен Эдем был поделен между людьми и драконами, люди жили в пустыне, а драконы – в долине. До тех пор, пока не пришли рыцари и не истребили драконов.
– Смотри, – Учитель задумчиво глядел вдаль, – это – Эдем, самое прекрасное место на свете. И там находятся десять тысяч Рыцарей. Лучших воинов в мире.
Сабир вспомнил, что сразу же предложил перебросить сюда роту спецназа с табельным вооружением. Таранная атака конного строя бронированных рыцарей – вещь, конечно, впечатляющая, но даже единственный станковый пулемет будет более чем достаточным аргументом. Но Учитель разочаровал его, объяснив, что в Эдеме огнестрельное оружие практически не работает. То есть, работать-то оно работает, но из-за того, что процесс горения протекает гораздо медленнее, чем на Земле, пороховые заряды в патронах горят по несколько секунд, отчего пули лениво выскакивают из ствола, пролетая всего по несколько метров. Стрельба из рогатки – и то куда убойнее. Извращенный ум Сабира немедленно начал поиски вариантов использования современного оружия на новом театре военных действий, склоняясь к применению огнеметов. Но Учитель опять отверг его изыскания. Во-первых, горючая смесь тоже горит с большим затруднением, во-вторых, переброска в Эдем любых технических устройств, включая оружие, не то, что невозможна, а затруднена. У него самого не было объяснения этому. Словом, как будто переход сам выбирает, что можно транспортировать в Эдем, а что нельзя. Такой вот каприз Предтеч. А в-третьих, Учитель не собирался устраивать геноцид и поголовно истреблять рыцарей. Он не посвящал Сабира глубоко в свои планы, а тот и не требовал. Сабир просто принял Учителя и поверил ему, так, как мог только он – безраздельно и навсегда.
– Да, Учитель, я знаю это.
– И ты знаешь, что нам предстоит большая битва, – он не спрашивал, а констатировал.
– Да, Учитель, – спокойно сказал Сабир.
Хотя поводов для беспокойства было больше, чем достаточно. Что в активе? Десяток амулетов из черного камня – хватит на переброску аж целого отделения бойцов. Между прочим, безоружных бойцов. Несколько сотен пустынников, почитающих Учителя, как живого бога. И, возможно, десяток-другой сочувствующих Рыцарей. И все. А против них – десять тысяч обученных, дисциплинированных и организованных бойцов. Посчитаем шансы. Но Сабир спокоен. Ему безразлично, сколько противников перед ним. И он привык решать безнадежные задачи. Тихорецкий его как-то назвал: "оружие последнего шанса". Ну что же, рыцари так рыцари, повоюем.
– Я рад, что ты не считаешь наше дело безнадежным, – искренне улыбнулся Учитель.
– Нет, как раз считаю, – возразил Сабир.
– Вот как?
– Да, Учитель. Я просто оцениваю соотношение сил. Если вы считаете необходимым, я готов пойти в атаку немедленно. Но, если есть время, надо собрать силы, оснастить и обучить бойцов. Я все-таки предлагаю рассмотреть возможность переброски сил с Земли. Мы сможем рассчитывать на поддержку Тихорецкого.
– Проблема в том, – вздохнул Учитель, – что времени у нас как раз и нет. А что касается твоих коллег… Поверь мне, их помощь нам очень сильно понадобится. Но не сейчас. Понимаешь, мы не должны вести тотальную войну с Орденом на уничтожение. Если бы у меня было время, я, думаю, смог бы решить ситуацию с Орденом без военных действий. Война неизбежна. Но она должна быть локальной, быстрой и с привлечением минимума ресурсов извне. Рыцари должны осознать, что их противник имеет те же понятия о чести и долге, что и они сами. В противном случае, они будут сражаться, пока не падет последний из них. К тому же, не стоит недооценивать силу артефактов, сосредоточенных в Замке. Даже мне не ведомы пределы их могущества.
Они вернулись в лагерь. Пришедшие с охоты пустынники разделывали оленя, в котле, висящем на треножнике над костром, уже закипала вода. Весь лагерь представлял собой десяток палаток, поставленных по линии, покрытых выделанными шкурами, по качеству значительно превосходящих одежду пустынников. Рядом с палатками располагался импровизированный плац, насыпанный за несколько часов трудолюбивыми пустынниками из мелкого щебня, собранного у подножья утеса. Пустынники – храбрые воины, но они понятия не имели о дисциплине. Учителя считали божеством, и при звуках его голоса эти большие дети впадали в состояние ступора. Поэтому оперативное управление Сабиру пришлось взять на себя. За эти три дня на сон удалось урвать не больше часа. Он разбил сотню пустынников на десятки, назначил старших по десяткам и командира сотни – самого, на его взгляд, толкового и авторитетного среди этих диковатых людей. И загрузил их работой – организовал систему караулов, вдолбил в голову десятников правила построения и правила передвижения по плацу. И эти ребята оказались неожиданно сообразительными – маневры отрядов, сопровождаемые рыком командиров, были вполне осмысленными. Вообще, из этой публики за пару месяцев можно сделать неплохое подобие организованной армии. Другой вопрос, что обучение сотни и обучение десятка тысяч солдат – это, как понимаете, совсем разные вещи. И неизвестно, есть ли у них этот месяц. Но в любом случае, необходимо подготовить программу тренировок. А ведь при этом нужно тренироваться самому, и не забывать о делах в Москве.
Сабир сбросил одежду и с разбегу нырнул в холодную воду голубого прозрачного озера, на берегу которого и расположился лагерь. Маленькие пузырьки вскипели на коже, тысячей иголочек впиваясь в разгоряченное тренировкой тело. Он плыл под водой с открытыми глазами, пока в легких хватало воздуха, замечая шарахающихся в стороны больших радужных рыб. Мощным гребком вылетел на поверхность и поплыл к берегу. Выйдя из озера, обтерся сухим жестким полотенцем, покрасневшая кожа горела, как от ожога, зато накопившаяся с утра усталость осталась там, в прозрачной глубине.