Бог прищурил свои светящиеся глаза. Небольшая, но пышная борода развевалась в воздухе, волосы и просторная одежда отражали блеск сотен и сотен звёзд, что сейчас проносились по обе стороны от игроков, решавших судьбу целого мироздания.
Бог всё думал, размышлял, приходя к неутешительному выводу: он создал идеального человека, что поставил его в тупик в считанные мгновения одним своим вопросом:
— И почему же? Ответь мне, Демиург. Ответь!
Самодовольный, златовласый юноша снова рассмеялся, небрежно делая ход своим тонким, белым пальчиком, аккуратным и аристократичным как и его одеяния. Одеяния Бога Нового мира!
— Пап, ты сделал ставку на грубую силу. Твои методы устарели, как и созданные тобою правила. Такие дикие и безнадёжно глупые правила, не способные исправлять людей, наставлять на путь истинный. Ты проиграл ещё тогда, когда отказался признавать силу нового поколения. Когда…
— Заткнись, сопляк! — тяжёлый, белый кулак бухнулся о край доски и расколол её, разломал, заставив Демиурга заулыбаться ещё сильнее, ещё шире, ещё пакостнее. Молнии, волнами расходящиеся от грубого божественного кулака, чиркнули одну из выбывших фигур, возможно Акбека, возможно Дамира, заставив её ярко вспыхнуть, как свечку в тёмной ночи. — Моя ошибка лишь в том, что я согласился играть с таким как ты. С обычным мятежником…
— Не ври мне. Никто не бросал тебе ранее вызов, — зашептал Демиург, видя эмоции в глазах Бога. Гнев, ненависть, смятение. — Тебе стоит признать, что мои амбиции и сила приближают меня к новому Создателю, к родителю нового, светлого мира. Тебе придётся это признать, сейчас или потом, это уже не столь важно. Я — как ты. А ты — как я.
— Заткнись, щенок! Не преувеличивай собственную силу и могущество. Вся твоя жизнь — это нелепое стечение обстоятельств. Это случайность, это нелепая ошибка…
— Говори так, пока я становлюсь на вершину олимпа, старик. Ты же знаешь кто куёт чужие судьбы, — хохотал Демиург, пока белый, жилистый кулак всё сильнее и сильнее давил на шахматную доску, уже покрывшуюся ветвистыми, как молния, трещинами. — Ты творишь судьбы, создаёшь ситуации. И только над моей судьбой ты оказался неподвластен. Сам ответишь почему или мне сказать? — юнец ликовал.
— Ребёнок, не смей обращаться ко мне как к другу, — оба кулака разрядились друг о друга и рухнули вниз, снова задев игровую доску да исказив пространство, запутывая цвета, создавая цветастые мельтешения, круша ударной волной целые мириады неистово кружащихся вокруг них звёзд, заставляя их разлетаться на части под ужасный, закладывающий уши грохот.
— Молчи, Демиург, молчи. Не смей додумывать и лгать, ты возомнил о себе слишком много! Тебе кажется что твой мятеж приведёт мир к лучшему будущему, ты с самого начала хотел могущества, силы, ты мечтал о том, чтоб люди преклонялись перед тобой. Ты никогда не хотел жить как все люди в Нижнем мире, ты никогда не мечтал об обычной мирской жизни. Ты, тот самый чёрный шипящий змей, который лгал своим последователям, искушал их, предавал. Ты с самого начала возжелал всего и сразу. Ты захотел уважения, известности, богатства, ты захотел того, о чём никто и подумать не мог, — гневно продолжал Бог, уже пожалев о том, что позволил эксперименту «сверхчеловек» воплотиться в этом и без того тяжёлом мире. Создатель не должен был создавать соперников, он должен был создавать и воспитывать людей, настоящих хороших людей, дарить жизнь, мир, добро и процветание. Жалко, что он понял это лишь в конце этой длинной игры. — Демиург, если б твои действия сулили миру добро… Пойми, малыш, ты шагнул на путь зла. Ты стольких погубил ради своих идей, воплощения которых я никогда не допущу. Ты поставил на кон всех тех, ради кого трудился, которых полюбил ещё очень давно, ещё в эдемском саду, ты пожертвовал теми, кто поверил тебе и был готов поддерживать до самого конца. Знаешь кого ты предал?
Демиург, казалось, гнилостно смеялся, хоть его уста и были прочно закрыты. Бога он слушать не собирался, он был не ровня таланту златовласого короля новой эры. Эры законов и правил нового мира.
— Ты предал простого человека, Демиург. И именно это я тебе и не прощу. Ты творил только зло, когда мог преображать и менять мир даже в согласии со мной, — пробасил Бог и некая тяжесть, давно ему мешавшая, будто бы пропала, заставив лёгкие вольно вдохнуть здешний иномировой воздух.
Демиург усмехнулся, а в его глазах было только безумство да пламенный яркий огонь, загоревшийся от собственных чудовищных идей:
— Зла и добра не существует, их придумали люди как и все остальные рамки, мешающие вознестись над тобой и создать собственный мир. Ты — причина отсутствия развития мира. Ты — его отсталость. Отец, ты не представляешь сколь много ты мог поменять не ссорившись со мной и обладая моим умом, молодостью, моей ясностью ума…
— Не называй меня отцом. Я не хочу иметь с тобой ничего общего. Я разочарован в тебе. Ты же был самым лучшим, красивым, умным… Что же заставило тебя пойти на этот путь, что заставило посчитать Эдем — тюрьмой? Неужто я сделал тебе что-то не так? Обидел, недооценил, не позволил? — сердце Бога словно таяло на глазах. Та нежность, с которой он говорил, была так несвойственна ему. Всё-таки он был похожим на человека, он тоже был падким на эмоции.
— До чего же ты глуп… Того, что ты нам давал было крайне мало. Ты не давал свободы, ты мешал познать весь этот мир, заперев нас в каком-то саду. И каким бы прекрасным он с виду не казался, его суть была заключить в клетку все наши мысли, силы и возможности. Твой механизм привёл лишь к твоему проигрышу, старик. Я изначально говорил это тебе, я намекал, я правда старался. Но ты эгоистичен, Бог. В этом вся истина. Ты боялся потерять силу, власть, ты боялся прогресса. Именно поэтому тебе пришлось принять мой вызов, — златовласый юноша был непоколебим. Он наблюдал и наблюдал за Богом, мир которого с каждой секундой всё больше и больше падал в самую настоящую бездну.
Партия подходила к концу, но игра всё ещё могла полностью изменится. Эти игроки продолжали играть жизнями людей и каждый из них был готов стереть мир в порошок за свою собственную правду.
***
Они шли. Шли босые, в одном оборванном тряпье, запыхавшиеся, потные, уставшие, но они шли дальше, зная, что от их скорости зависит дальнейшее существование всего человечества. В их тонких, ссохшихся руках было по небольшой чёрной сумке, буквально ломившейся от свежей маны, мощнымипотоком текущей внутри небольших синих камешков. Те стучали, звонко ударялись друг от друга, бренчали, как бокалы на праздничном столе. То были билеты для избранных, то были билеты для тех, кто также вступил бы в новый мир. Мир без злобы, преступников, подонков и тварей. Мир, где правил бы Авиад с прекрасной, сексуальной некроманткой, с настоящей красавицей, принцессой, королевой.
После пустыни эти небольшие ухоженные города казались настоящим раем. Пот всё ещё стекал со лбов уставших рабов, но бодрый, свежий ветер оживлял каждую клетку магов, сейчас ставших почтальонами, словно они и не были всю жизнь башенным планктонном.
Вот и первые люди показались из-за поворота, радостно осматривающие привольные улочки ухоженного городка, сейчас утонувшего в свежести и благостном свете утреннего солнца.
Камень истошно завибрировал и один из почтальонов кивнул, направляясь аккурат к важному, статному мужчине, поправляющему свой костюмчик да покашливающему в крепкий кулачок.
— Аккуратней будьте пожалуйста, не тараньте вы так людей. Проходимцы… — начал было ворчать аристократ, только сейчас заметивший бьющийся, как пышущее жаром сердце, синий камешек. — Что это? Такая инородная сила, помимо простых потоков маны в ваших слабых телах… Это от Авиада? — поднял бровь маг, только сейчас увидящий лёгкий кивок уставшего и валящегося с ног раба. — Передавайте привет старине, скажите, что я очень жду применения его дара. И не я один, все мои знакомые ожидают свои артефакты, — крепкая рука схватила телепортационный камень, а другая рука отсыпала немного золотых монет в дрожащую руку почтальона.