Чищу до тех пор, пока десны не начинают кровоточить.
Главное — не думать.
Не могу позволить себе это.
Надо сосредоточиться на чистке зубов. Передняя сторона, задняя, верхняя… как будто гигиена рта для меня сейчас дело первостепенной важности.
Я не позволю мысли, что зреет уже несколько дней, пустить корни и прорасти.
Но как не думать об этом?
Господи боже, что же мне делать?
Глава 39. Пагуба
Предчувствует душа моя, что волей звезд туманных и далеких, началом несказанных бедствий будет ночное это празднество, оно конец ускорит ненавистной жизни, что теплится в груди моей, послав мне безвременную злую смерть. Но тот, кто держит руль моей судьбы, уж поднял парус! — Уильям Шекспир, Ромео и Джульетта (цитата из советской озвучки культового фильма Франко Дзефирелли)
Никто не должен узнать. Никто и никогда не должен узнать.
Я полагала, ты не собираешься даже думать об этом.
Ох, если бы все прошло только потому, что я не думаю об этом… Если бы я могла спрятаться под одеялом и терпеливо ждать утра, как тогда, когда я была маленькой девочкой и боялась темноты…
Если бы, если бы… «Никогда не говори «если бы», — так поучал меня папа.
Не стоит думать об этом. Если я не буду напоминать об этом даже себе, то никто и не догадается.
Не будь дурой. Они все равно узнают рано или поздно. Видишь ли, это станет чертовски заметно.
Нет, если… если я умру раньше.
Так теперь ты хочешь умереть? После всего, через что прошла?
Я не это имела в виду. Но… ладно, в конце концов это когда-нибудь произойдет, не так ли? Люциус должен будет убить меня, чтобы доказать свою преданность Волдеморту. Ну и не только для этого, но факт в том, что ему придется это сделать.
Ты же знаешь, он не будет. Не сможет. Он уже говорил об этом.
Так на что же тогда он надеется? Что я вдруг стану абсолютно незаметной, все разом забудут о моем существовании и оставят в покое?
Боже мой… наверное, именно на это он и надеется.
Что ж, вряд ли это кончится добром. Скоро ты станешь слишком заметной.
И что же мне делать? Я не смогу скрывать это вечно.
Но и сказать ему… тоже не могу.
Может, притормозишь и подумаешь о том, что это, возможно, единственная вещь, которая может тебя спасти?
Спасти меня? Что-то не верится. Нет, он никогда не узнает. Да он убьет меня!
Он же говорил, что не убил бы тебя, если бы Волдеморт приказал ему. Так что же изменилось теперь?
Просто… из-за этого! Наверное, самый страшный его кошмар все-таки стал явью.
И пусть даже он не убьет меня сам, если узнает… нас обоих убьют, когда правда всплывет.
И что будешь делать? Ждать, пока они не узнают все раньше него? Он — твой единственный шанс на спасение.
Но как же он сможет нас вытащить? Он ни за что не покинет ряды армии Волдеморта, это совершенно точно. Так как же он собирается спасти нас на этот раз?
Он спасет тебя, Гермиона. Он всегда тебя спасает.
Но… с чего бы ему спасать меня, когда он узнает, что случилось?
Потому что ты единственная, кто когда-либо что-то для него значил.
Неправда. То, во что он верит, — для него весь мир.
И он отказался от всего этого ради тебя.
Медленно обхожу стол, разливая вино в кубки и не поднимая глаз на тех, кому прислуживаю.
Уже насмотрелась, когда час назад мы с Роном вдвоем обслуживали их. Хватит! Если взгляну на них, они точно догадаются — у меня все на лице написано.
Украдкой бросаю взгляд на Рона, разливающего вино напротив. Он уже не злится так сильно, как в прошлый раз, когда мы изображали домовых эльфов на званом обеде Пожирателей смерти. Я бы даже сказала, он безразличен ко всему. Он устал бороться. Вся его ярость — это лишь напускное, чтобы справиться со всем, что происходит.
И это моя вина. Я виновата в том, что он сдался: он возлагал на меня такие надежды, а я его предала.
Опускаю голову, подавляя гложущее чувство вины.
Наполняю кубки. Один, второй, третий, четвертый, пятый…
Сердце пропускает удар, когда возле очередного кубка я вижу бледную ладонь с узкими длинными пальцами.
Задержав дыхание, осторожно наливаю вино.
Дыши. Дыши и не смотри на него.
Несмотря на дрожащие руки, мне удается не пролить ни капли.
Но я чувствую на себе взгляд: он наблюдает за мной.
По спине бегут мурашки, и, дабы отвлечься, я отворачиваюсь.
Эйвери сидит неподалеку от Люциуса и наблюдает, как тот не сводит с меня глаз…
Вдруг он переводит свои блекло-голубые глаза на меня.