Он замирает и тут же с каким-то облегчением выдыхает, словно его осенило.
У меня внутри все обрывается.
— Да, — шепчет он. — Точно.
Обернувшись, он направляется к двери.
— Я вернусь позже, — сдержанно бросает он, — и принесу с собой то, что поможет избавиться от… этого…
Замолчав, он идет к двери с каменным лицом.
— Стой! — окликаю его дрожащим голосом.
Остановившись, он резко вздыхает, оборачивается и одаривает меня тяжелым взглядом.
— Что? — в его голосе звенит сталь.
От стыда начинают гореть уши, но терять мне уже нечего, и если я не скажу это сейчас, то не скажу уже никогда.
— Я думала, мы м-могли бы… — запинаюсь.
Он молча качает головой, предостерегающе: мол не заставляй меня делать то, чего я не могу обещать…
Но… он может. Мог, если бы позволил себе.
Вздыхаю так глубоко, что легкие загораются огнем.
— Я…я не желаю избавляться от ребенка, — на одном дыхании выпаливаю я. — Я думала, мы могли бы, наверное… ты и я…
Выражение его лица заставляет меня умолкнуть.
Какое-то время он смотрит на меня, и в его глазах плещется боль.
Закрыв глаза, он качает головой.
— Нет, — решительно произносит он и, открыв глаза, смотрит прямо на меня. — Нет.
Сжимаю губы, чувствуя, как к глазам подступают слезы.
— Почему нет? — мой голос все же чуть срывается.
Он смотрит на меня с недоумением, словно я спросила его, почему он не может прыгнуть со скалы.
— Это… — он запинается, но затем находит в себе силы продолжить, — это же полукровка. Поэтому мы не можем… ты не можешь сохранить его.
Сердце с грохотом разбивается на тысячу осколков. Мир пошатнулся перед глазами. После всего, что с нами было… как он может?
— Какое это имеет значение? — по щекам текут слезы. — Ведь после всего, что было с нами, ты знаешь, что кровь — это еще не все…
Он подлетает ко мне, но замирает в паре шагов, будто натолкнувшись на стену.
Но не это заставило меня замолчать; ярость, горящая в его глазах, обожгла меня.
Пара глубоких вдохов помогает ему взять себя в руки.
— Никогда больше не заговаривай со мной на эту тему, — низким угрожающим тоном произносит он. — Это оскорбление, и я не позволю, чтобы ты и впредь говорила мне, что вся моя жизнь была ложью…
— Но она была, Люциус, — во мне закипает злость. — Была! Сам знаешь. А как иначе, если ты отказался от всех принципов, что у тебя были? Но все еще можно изменить, я знаю, ты сможешь!
И тут он не выдерживает.
В два прыжка он настигает меня и наотмашь бьет по лицу — впервые с тех пор, как Рону стало известно о нас.
Вскрикиваю, в большей степени от обиды, чем от боли, и падаю на пол. Задрав голову вверх, встречаю его полный ненависти и ужаса взгляд и понимаю, что он собирается пнуть меня ногой.
— НЕТ! — ору я диким голосом, защищая руками живот. — Ты не можешь… ребенок!
Время словно замерло. Я тяжело дышу, Люциус смотрит на меня с отвращением, и я могу поклясться: в его глазах мелькает что-то…
Но быстро исчезает, и не остается ничего, кроме ярости.
С рычанием он хватает меня за руку, рывком поднимает на ноги, швыряет в стену и прижимает к ней, стиснув мое горло. Перед глазами плывут разноцветные круги, а в висках пульсирует боль.
— Послушай меня, грязнокровка! — шипит он, и каждое слово, как ножом по сердцу. — Это… этот жалкий выродок-полукровка не имеет ко мне никакого отношения! И не называй это «ребенком», это мерзость!
А вот теперь я плачу, громко всхлипывая, чувствуя себя преданной и растоптанной, потому что я-то надеялась… Боже, я так надеялась. Глупая, глупая, глупая, почему я не могу заставить себя перестать надеяться?
— Это и твой ребенок! — беспомощно всхлипываю я, и в его глазах на мгновение мелькает жалость, но тут же сменяется холодностью.
— О, ты так думаешь? — шепчет он, усмехаясь, а затем наклоняется так, словно хочет поцеловать меня, и сердце подпрыгивает в предвкушении, но вместо этого он убирает волосы с моего плеча и шепчет мне на ухо:
— Чем докажешь?
Кровь леденеет в моих венах.
Он отстраняется от и убирает руку с моей шеи, глядя прямо в глаза, и я понимаю, что ему известно, насколько больно мне от этих слов. Он знает.
— Ты чудовище, — шепчу я, а он лишь горько улыбается.
— Да, — отвечает он. — И я никогда не скрывал это от тебя. Ты всегда знала, кто я. Знала и тогда, когда пустила меня в свою постель.
Опускаю голову: не хочу, чтобы он видел мои слезы. Но он берет меня за подбородок, заставляя смотреть на него.
Он вздыхает, как мне кажется, со смирением.