Черная пелена. Так внезапно.
Ничто не предвещало… я падаю в эту черноту…
Твое молчание — золото, Гермиона.
Что, почему…
Картинки, мелькающие с космической скоростью. Как статические помехи на телевизоре.
Ты не идешь мне навстречу, так что я вынужден применить силу. Предупреждаю, я не люблю плохие манеры, особенно от такого примитивного существа, как ты.
Эйвери. Спокойный. Заинтересованный. Собранный.
… плохие манеры, особенно…
Невыразительная, пустая маска с выгнутой дугой бровью… ничего нельзя прочесть…
Все так быстро уплывает, что я никак не могу ухватиться…
Не делай из меня дурака… не лги мне…
Когда это было?
Не лги…
Чернота.
Не…
Глаза жжет от напряжения, пытаюсь увидеть… что?
Не будешь ли ты так любезна назвать мне его имя?
Кто
Не будешь ли ты так любезна…
Что
Не будешь ли ты…
— Грязнокровка?
Я должна увидеть…
Не будешь ли…
Он берет меня за плечи и встряхивает, словно куклу.
— Гермиона? Ответь же, ради бога!
Мое имя. Мое имя!
Люциус назвал меня по имени. Он произнес мое имя вслух и он любит меня…
Но Эйвери тоже называл меня по имени.
Не проси о помощи, Гермиона. Никто — ни я, ни Бог, ни даже Люциус — теперь не спасет тебя.
Открываю было рот, но Эйвери стремительно делает шаг назад и, направив на меня палочку, произносит:
— Обливиэйт!
Давлюсь воздухом и резко открываю глаза: лунный свет льется в сад, окутывая нас своей дымкой, меня всю трясет.
Люциус обнимает меня.
— Что такое? Что случилось?
Мое зрение еще размыто: его лицо — овальное, бледное пятно. Пытаюсь ответить, но страх душит меня, сдавливая внутренности железными тисками.
— Боже, спаси и сохрани.
Эйвери что-то сделал. И он не хотел, чтобы я об этом помнила…
— О господи боже мой…
Люциус встряхивает меня сильнее.
— Что случилось? Отвечай! — в его голосе сквозит паника.
Несколько раз моргаю, восстанавливая фокус зрения, и тяжело дышу.
Он выглядит напряженным. Испуганным.
Сглатываю, мысленно выстраивая из этих странных сигналов подсознания логическую цепочку.
— Эйвери, — голос дрожит и срывается. — Я помню… но я не могу…
— О чем ты? — хмурится он.
Делаю глубокий вдох и продолжаю.
— Думаю… думаю, Эйвери стер мне память, — выпаливаю на одном дыхании. — Но я не знаю, какие воспоминания он уничтожил… я видела только что… я видела…
Закрываю глаза, устало качая головой.
— Не помню! Не могу… пытаюсь, но не получается. Я лишь помню, как он произнес: «Обливиэйт»…
Люциус цедит проклятия, и, открыв глаза, я вижу, что он отвернулся. Он думает. И думает лихорадочно.
Очередной порыв ветра потревожил листву деревьев, но на этот раз ветер принес с собой ледяной холод, а шелест листьев звучит как никогда зловеще. Наш маленький райский уголок разрушен Эйвери, который, подобно мерзкой змее, опутывает нас своими кольцами.
— Что собираешься делать? — тихо спрашиваю Люциуса.
Он бледнее обычного. От страха…
Протянув руку, беру его за отворот рубашки. Вздрогнув, он судорожно вздыхает и притягивает меня к себе, крепко обнимая.
— Я что-нибудь придумаю, — шепчет он. — Обещаю. Не беспокойся. Верь мне.
Прячу лицо у него на груди.
— Я верю тебе, — шепчу в ответ.
Глава 45. Назад к истокам
«— Что значит быть на самом дне? Ты этого боишься? —
В лицо смеялась она мне.
— Я — нет. Упав, теперь живу в огне». — Сильвия Плат, «Вяз» (пер. kama155)
Реверсия (сущ.) — возврат в первоначальное состояние.
Что ж, хотя бы не придется больше жить в этой комнате.
Равнодушно осматриваю ее, разглядывая каждую трещинку на полу и в стенах, деревянную дверь, мерцающие свечи.
Нет, я не буду скучать. Ни по комнате, ни по воспоминаниям, которые она хранит, словно ящик Пандоры.
Воспоминания… Голова полна ими, и только они не дали мне окончательно сойти с ума.
И за последние несколько часов к ним добавилась еще парочка; их-то я и прокручиваю в голове снова и снова…