— Я помню… — сжимаю его пальцы, видя страдание в его глазах.
— Я принес тебе столько боли, — шепотом начинает он. — Прости меня. Это… я не хотел этого. Ну, по крайней мере, после того, как мы прибыли сюда…
— Знаю. Это ничего. И я прощаю тебя за все.
Его ответ для меня — полная неожиданность.
— Не надо, я не хочу, чтобы ты прощала меня. Только не после того, что я с тобой сделал.
Он осекается, а я не знаю, что сказать на это, поэтому, отвернувшись, вглядываюсь в очертания проступающих из тумана деревьев — мы приближаемся к другому берегу, выплывая из пещеры на открытый воздух.
Чувствую, как Люциус напрягается позади меня, и вижу, как его пальцы крепче сжимают палочку…
Все хорошо. На берегу никого нет, мы их переиграли и прибыли сюда первыми.
Люциус чуть расслабляется.
Поднимаю голову вверх — темно-синее небо с россыпью народившихся звезд.
Кажется, мне придется подождать еще немного — до рассвета, — чтобы вновь увидеть солнце.
Но все-таки я его увижу. Непременно. Мы с Люциусом вместе встретим рассвет… и будем свободны.
Свобода.
От одного этого слова голова идет кругом.
Лодка мягко ударяется о берег, Люциус аккуратно выбирается из нее и подает мне руку. Острая прохладная трава под ногами совершенна, но я не успеваю насладиться ощущениями, потому что он уже тащит меня к густым зарослям деревьев и кустарников.
— Надень это, — он протягивает мне мантию-невидимку. — Жди здесь, и ни звука, даже если будет казаться, что ты тут одна.
Молча накрываюсь мантией. Осмотрев место, где я только что стояла, он удовлетворенно кивает.
— Отлично, — шепчет он и возвращается в лодку. — Я быстро.
Он стремительно возвращается к лодке, забирается внутрь и бесшумно отплывает, постепенно растворяясь в тумане.
Замерев, стою под мантией-невидимкой. Все будет хорошо. Надежда умирает последней…
Господи, никогда не думала, что выберусь отсюда.
Закрываю глаза.
Происходящее настолько нереально, что кажется, будто все происходит не со мной, а с какой-то другой Гермионой. Она существовала когда-то, но не теперь… наверное.
Иногда я о ней думаю — о той девочке, которой я была. Гермиона. Гермиона Грэйнджер. Семнадцать лет. Наивная, храбрая, гордая, умная, такая находчивая и такая уязвимая. Гарри Поттер и Рон Уизли были центром ее вселенной. У нее были любящие родители.
Теперь ее больше нет. На ее месте другая…
Гермиона. Гермиона Грэйнджер. Восемнадцать лет. Но в душе намного старше. Храбрая, потому что так надо, потому что теперь она знает, что значит по-настоящему бояться чего-то или кого-то. Комок нервов, шарахающийся от собственной тени. Люциус Малфой — центр ее вселенной. У нее нет родителей. И она скоро станет матерью.
— Я одна из наследников благородного и древнего рода Блэков, — высокий чистый голос прорезает повисшую тишину. — Я прошу переправы.
Распахиваю глаза. Богом клянусь, я едва не проглотила язык.
Что… какого?..
Поворачиваю голову.
Беллатрикс и Эйвери стоят на берегу. Рукав мантии ведьмы закатан до локтя, и из свежего пореза капает кровь: кап, кап, кап. Оба отходят под тень деревьев, остановившись в паре метров от меня.
Съеживаюсь под мантией, внутри все кричит от ужаса.
Я даже перестаю дышать.
— И как долго ее ждать? — недовольно бормочет Эйвери.
— Скоро должна быть, — шепотом отвечает Беллатрикс.
И снова тишина. Силы небесные, мы пропали! Люциус и Рон плывут в ловушку.
Не могу дышать… не могу думать…
— Обычно она прибывает быстрее, не так ли? — секунд через тридцать начинает Эйвери. — Наверное, она уже занята.
— Что ты несешь? — шипит Беллатрикс.
— Дорогая моя Белла, я имею в виду, что Люциус мог вызвать ее для какого-то дела…
— На кой черт она ему, если у него на сегодня нет никаких дел? Или хочешь расписаться в своей некомпетентности касаемо элементарных заклятий памяти?
— Ой, вот только давай без оскорблений. Сама знаешь, как ненадежны эти заклятия.
— Так ты думаешь, он мог организовать побег?
Он медлит с ответом.
— Как вероятность…
Она злобно фыркает.
Что же делать? Бежать за помощью… нет, будет слишком поздно. Господи, думай же, Гермиона, думай!
— Это невозможно, — выдыхает Беллатрикс. — Чтобы Люциус Малфой — Люциус Малфой! — рисковал жизнью ради грязнокровки! Он?! После всего, что он сделал во имя…
— Какой фанатизм, Белла, — шепчет Эйвери. — Кто бы мог подумать, что преданность — одна из твоих самых сильных сторон.
Я буквально чувствую, как леденеет воздух между ними.