Я больше не могу сдерживать рыдания, они сотрясают каждый атом в моем теле. Невыносимая агония лишает меня способности мыслить. Он ведь не… он… Но мне остается лишь прятаться в ужасе.
— Держись, Люциус! — кричу ему. — Пожалуйста, держись! Я рядом!
Беллатрикс смеется как одержимая.
— О да, она рядом! Прячется, слово пугливая мерзкая крыса. А ты довольно преуспел в этом, Люциус! Смотри-ка, как выдрессировал ее!
Проглатываю очередной всхлип.
— Гермиона! Беги… просто беги…
Меня вновь сотрясают рыдания. Его шепот — надрывный… хриплый — прерывается очередной порцией смеха.
— О, нет, не беги! Это только испортит все веселье. Ути-пути, маленькая грязнокровочка, — глумится она, — выходи, давай поиграем!
Сжав губы, тяжело сглатываю. Еще один всхлип перерастает в стон и застревает где-то в горле. Поднявшись на ноги, я бегу не разбирая дороги, стремясь к единственной цели — к нему. Я должна спасти его…
Но не успеваю сделать и нескольких шагов, как меня пихают в спину, и я падаю, больно ударяясь коленями. Перед глазами взрывается фейерверк, а под ребра упирается палочка. Беллатрикс хватает меня за волосы, и я кричу.
— Это?! — кричит она, брызжа слюной. — ТЫ РАДИ ЭТОГО МЕНЯ ОСТАВИЛ?!
Нервно закусываю губу, чувствуя вкус крови во рту. Где он? Как он? Господи, он умирает, а я тут слушаю ее разглагольствования…
— Ради сопливой, уродливой, паршивой девчонки, которая даже драться толком не умеет?
Ее ногти впиваются в кожу головы, ненависть переполняет меня, и кричу я в большей степени от переполняющего меня чувства, чем от боли.
— Ненавижу тебя! — вновь и вновь повторяю я, срывая голос. Ей плевать на мои потуги, а я не могу думать ни о чем, кроме Люциуса. Он просто не может умереть! Он нужен мне.
Я люблю его.
Я ненавижу его.
Я ненавижу ее.
Любовь и ненависть и… что-то еще помимо этого. Как будто… то, что я чувствую, это…
— Я жду ответа, Люциус!
Электрический ток.
Боль в спине от того, как она прижимает меня к полу коленом. Оглянувшись, вижу Люциуса, и меня чуть не выворачивает наизнанку — я даже ощущаю во рту желчь, — он лежит в луже собственной крови, сжимая рану, а бескровные губы силятся что-то сказать, и смотрит он прямо на меня.
— Отвечай мне, черт бы тебя побрал!
С его губ срывается стон.
— Гер… ми…
Она буквально захлебывается яростью, но меня это не волнует. Я уже чувствую знакомую пульсацию внутри, проходящую по венам.
— Ой, твоя драгоценная Гермиона! Что, уже никакой «грязнокровки», да? Как же ты жалок!
Новая порция боли в спине, но я не обращаю на это внимания. Все, что мне нужно, это чтобы он был жив. И Рон. И я. Ток внутри опаляет, жжет руки, и я знаю, что это значит…
— Посмотри на нее! Хнычущее, слабое существо. Неужели ты бросил меня ради этой дряни?
О да, она должна знать.
Горячий, обжигающий импульс пробегает по нервам к кончикам пальцев, и я кричу, вкладывая в этот звук всю боль, ярость и… отчаяние.
Я КРИЧУ.
И вдруг меня уже ничто не держит.
Обернувшись, вижу, как она отлетает назад и падает, ударяясь спиной о стену. Палочка Люциуса вылетает из ее руки и приземляется около меня. Не думая ни о чем, хватаю ее.
Несколько мгновений слушаю ее дикое дыхание, недоуменно глядя на палочку в моих руках, но затем Беллатрикс встает, держась за руку — она явно сломана.
В ее лице смешались все оттенки ненависти, шока и удивления. Ее лицо — когда-то я думала, что оно красиво, — сейчас искажено до неузнаваемости. Неправильно. Как же все это неправильно.
Бросаю взгляд на Люциуса: он смотрит на меня с легкой улыбкой, но ему больно — это видно по его посеревшему лицу.
Смотрю на Беллатрикс, глотая воздух. Я знаю, что должна сделать.
— Да, — выплевываю слова, бросая их ей в лицо, — это то, ради чего он тебя оставил.
У меня больше нет времени на раздумья. Протягиваю руку в ее сторону, ток бежит по венам.
— АВАДА КЕДАВРА!
Зеленый луч вырывается из кончика палочки. Сила заклинания такова, что мне в лицо будто дохнуло ураганом, почти сбивая с ног, но заклинание уже стремительно летит через комнату…
Поражая Беллатрикс прямо в сердце.
На ее лице все еще это удивленное выражение, даже когда она закатывает глаза и падает на пол, утопая в складках черной мантии.
Она мертва.
А меня это даже не колышет.
Склоняюсь к Люциусу, сбивчиво дыша.
— Люциус!
Его губы слегка приоткрываются, он словно хочет что-то сказать, но лишь сдавленно кашляет.
В его лице ни кровинки. Совсем.