Боже мой! Боже мой. Я — мертвая женщина... я уже выкопала себе могилу, когда так старательно пыталась отделаться о хвоста Джека. Если Миллс завершит начатое, то я исчезну без следа. Я думаю о Джеке и о том, что он для меня значит... Бог ты мой! Он никогда не узнает, что я люблю его всем сердцем. О Боже! Я была такой глупой, сотворив такой ужасный беспорядок.
Миллс завершает вызов.
Мне необходимо подумать. Я начинаю понимать, что теряю контроль и у меня может начаться истерика. Мой мозг пытается проанализировать ситуацию. Кому он звонил? Робину? Или, может быть, Томми Сондерсу?
— Кому вы только что звонили? — спрашиваю я.
— Это должно волновать тебя меньше всего, по сравнению с тем, о чем тебе следует думать, Лили.
Мое имя, произнесенное им, вызывает у меня тошноту в желудке.
— Вы не должны от меня избавляться. Меня можно просто уволить из полиции. Просто отпустите меня, и вы никогда не увидите меня снова. Умоляю вас, — причитаю я. У него на лице появляется выражением крайнего отвращения, знаю я выгляжу жалко и говорю канючившим голосом, но я не хочу умирать. Я хочу жить, хочу быть рядом с мужчиной, которого люблю и видеть, как растут и играют наши дети, похожие на Джека, такие же прекрасные.
— Не будь дурой, Лили. Мы оба прекрасно понимает, что это невозможно. Слишком многое поставлено на карту и много заинтересованных сторон.
Беспомощные и испуганные слезы текут у меня по лицу. Я на само деле начинаю плакать.
— Ладно, я отпущу тебя.
Я останавливаюсь плакать и смотрю на него. Он играет со мной в игры.
— Вы собираетесь отпустить меня? — понимаю, что это полный бред, но я все равно спрашиваю с надеждой.
— Да, если ты позвонишь Джеку и попросишь его прийти сюда,.. сейчас. Ты мне не нужна.
Странное спокойствие нахлынывает на меня. У него нет не единого шанса, что сможет убедить меня сделать это. «Я никогда не причиню тебе боль, Джек. Не предумышленно, уж точно».
— Я предпочла бы умереть, чем сделать это.
Миллс разражается каким-то странным смехом, похожим на демонический, у меня волоски встают дыбом на руках.
— Забавно, — говорит он, потирая руки. — Мне придется позвонить ему самому.
— У вас нет его номера.
— Нет, но он есть у тебя.
— Я никогда не дам вам его.
Он начинает подходить ко мне. Я на негнущихся ногах отхожу от него со страхом. Когда остается около двух шагов он вытаскивает из кармана пиджака пистолет и спокойно прикручивает к нему глушитель, прислоняет холодный металл к моей щеке. Я невольно вскрикиваю.
— Скажи, — приказывает он. Застыв я смотрю на него в ужасе.
— Скажи мне, или я вышибу тебе мозги.
— Нет.
Он размахивается и дулом пистолета ударяет меня по виску. Удар такой сильный, что я лечу с кресла на пол, адская боль взрывается в голове. Я лежу, распластавшись, оглушенная под журнальным столиком, он вырывает из моих сжатых рук сумочку. Сквозь туман боли я вижу, что он роется в ней, желая найти телефон. Я пытаюсь встать, но он опускает мне на грудь ботинок, надовив, и улыбается, глядя на меня сверху вниз.
Теплая кровь ручейком стекает у меня по щеке. Я начинаю лепетать, умоляя его:
— Нет, пожалуйста. Не зовите его сюда. Оставьте его в покое.
Он отходит от меня с моим телефоном. Я чувствую, как начинаю терять сознание, но пытаюсь удержаться из последних сил, потому что должна оставаться в сознании несмотря ни на что. Во что бы то ни стало, я должна предупредить Джека, даже если это последнее, что я сделаю в своей жизни. Я слышу, как он что-то говорит, но ни слова не могу произнести через мучительную боль. Миллс возвращается ко мне.
Он стоит надо мной и спокойно надавливает носком ботинка на мой раненный висок.
Я кричу в ответ.
— Этого доказательства достаточно для тебя, или мне еще причинить ей боль? — спрашивает он в трубку. Я сжимаю зубы, чтобы удержаться от слез и стараюсь прислушаться к разговору Миллса. — Правильно. Достань ключ из-под коврика и входи. Не пытайся ничего предпринимать или кого-то привести с собой, иначе ты придешь как раз вовремя, когда я вышибу ей мозги.
Миллс отключается и бросает мне телефон. Затем он идет к бару и наливает себе еще бренди, садится в свое кресло и повторно зажигает сигару. Он кладет пистолет на колени и поднимает ноги на кофейный столик. Он занял точно такое же положение, когда я вошла. Я прикладываю руку к пульсирующему виску и вспоминаю о своем записывающем устройстве. Все равно даже если я не останусь в живых, мне нужна его исповедь, записанная на диктофон. Возможно кто-нибудь найдет ее и прижмет этого продажного подонка.