— Ты прекрасно знаешь, что твои обвинения несправедливы, — с обидой произнесла Эдера. — Постой… Куда ты идёшь?
— Я буду ночевать в комнате Лало!
Следующий день сложился для Андреа и вовсе неудачно. Сначала Манетти сообщил, что Мелоди улетела первым рейсом в Испанию. «Как же так? Даже не сказала вчера о своём отъезде, не попрощалась!» — обиделся Андреа. Он стал немедленно звонить по испанским телефонам, которые разыскал для него Манетти, но повсюду наталкивался лишь на автоответчики. Оскорблённый в самых лучших чувствах, Андреа не мог приняться за работу, и не мог уйти куда-либо из мастерской: ему казалось, что Мелоди вот-вот позвонит ему, и извинится за внезапный отъезд.
В таком мрачном, подавленном состоянии он и открыл дверь нежданному посетителю, которым оказался не кто, иной, как синьор Вискалки!
Но и этот гость весьма разочаровал Андреа. На вопрос, понравились ли ему его картины, ответил, что он только коммерсант, а вовсе не критик. А когда Андреа спросил его о критериях, по которым тот отбирает работы для своих выставок, произнёс и вовсе нечто непонятное:
— Я выставляю только то, в чём не сомневаюсь, что смогу это продать. Разумеется, за исключением тех редких случаев, когда люди, от которых я завишу, требуют организовать выставку для кого-нибудь из своих знакомых.
Как это ни печально, Андреа такое заявление даже не насторожило, а Вискалки, поняв, что напрасно он тут откровенничал, не стал скрывать своей досады и холодно раскланялся.
— Какой противный этот Вискалки! — негодовал Андреа за ужином. — Он смотрел на меня будто на букашку, недостойную его внимания. Сказал, что галерея будет занята чуть ли не год, и он не знает, когда сможет выставить мои картины.
— Понимаю тебя, сынок, — поддержал его Валерио. — Этот человек никогда не был мне симпатичным.
— И Мелоди тоже как в воду канула! — простодушно сообщил Андреа. — Я не могу её разыскать.
— Но что она может изменить? — выразил сомнение Валерио. — Вискалки, скорее всего, не врёт: его галерея весьма популярна, и не удивительно, что контракты заключаются на год вперёд.
— Если бы он назвал мне, хоть какую-то дату! Пусть даже через год. Тогда бы я мог работать с уверенностью, видя перед собой конкретную цель. Но он не сказал ничего определённого! А я попросту разбит… Мои нервы не выдерживают! Ох, если бы мне попалась эта Мелоди!
— Андреа, ты не должен так размагничиваться, — строго сказал Валерио. — Если Вискалки всё усложняет, то мы найдём другую галерею. Думаю, наши средства позволят нам устроить твою выставку.
— Да как ты не понимаешь, насколько важно выставиться именно у Вискалки! — возмутился Андреа. Неужели ты полагаешь, что влиятельные критики придут в какую-нибудь захудалую галерею, о которой никто не знает? Нет, только Мелоди с её влиянием в силах мне помочь!
— Я думаю… — начала было Эдера, но Андреа резко её оборвал:
— Оставь при себе то, что ты думаешь! Я знаю твои мысли! Дескать, дадим Андреа эту игрушку — выставку, и тогда он выкинет из головы Мелоди.
— Я хотела помочь тебе, но, видно, ты не в состоянии этого понять. Спокойной ночи!
Эдера ушла наверх, а Валерио, не скрывая своего огорчения, сказал:
— Ты просто глуп, Андреа! Говорю это, потому что люблю тебя. Как ты ведёшь себя с Эдерой? Отсрочка выставки не может служить оправданием такого безобразного поведения. Ты бросаешься на Эдеру, обвиняешь её в ревности… Или, может быть, у тебя есть для этого повод?
Эдера плакала в подушку, мысленно обращаясь к матушке Марте. «У меня ничего не получается, матушка. Я оказалась никудышной женой. Не могу найти подход к Андреа, не могу удержать его любовь. Мне трудно в миру, матушка! Может, зря я покинула монастырь? Если бы вы были рядом со мной! Мне так вас не хватает!»
А Марта уже второй месяц была в Африке, ездила по госпиталям и клиникам, где исполняли свою благородную миссию монахини. Отправилась она туда не одна, а с молоденькой сестрой Терезой, которая мечтала о более деятельном служении добру.
В одной из самых глухих провинций Танзании Марта решила задержаться подольше, поскольку с доктором, организовавшим здесь некое подобие госпиталя, у неё сразу же вышел принципиальный спор. Джон — так звали доктора — был фанатично предан своему делу, но считал, что больным необходимы только лекарства и хороший уход, а все эти религиозные штучки, которые пытались тут внедрить монахини, казались ему напрасной тратой времени и сил.
— Тут вам некогда будет молиться, — говорил он Марте. — У нас не хватает рук, чтобы перевязывать больных и делать им уколы. Весь район охвачен жесточайшей эпидемией. Культура местных жителей на уровне первобытнообщинного строя. Кругом жуткая антисанитария. А вы намерены этим людям читать Евангелие? «Забота о душе» — звучит благородно и красиво, но люди попросту мрут. Иногда целыми селениями. Мы не успеваем вовремя оказывать помощь всем нуждающимся…