Он снял серебряные крышки с блюд, на которых обнаружился ужин, состоявший из жареного цыпленка с морковью и картофелем. В животе у меня заурчало. Дюпен быстро разложил еду по тарелкам. Вооружившись столовыми приборами, мы не произнесли больше ни слова. Когда мы насытились и убрали посуду на кухонный поднос, Дюпен налил нам коньяку и обрезал кончики двух сигар.
– Надеюсь, вы найдете их более чем удовлетворительными.
Дюпен прикурил от серной спички и подал огонь мне. Раскурив сигару, я затянулся ароматным дымом.
– Отлично!
– «Нью Уорд» славится высоким качеством.
Его слова словно превращались в дым, а потом – вновь в слова. Несколько минут мы наслаждались сигарами молча, но безмолвие Дюпена порождало тревогу – для него духовные удовольствия всегда стояли выше телесных. Я переставил шкатулку красного дерева на мраморный столик.
– Благодарю вас за то, что согласились мне помочь, хотя я предоставил вам так мало информации о том, что привело меня в Лондон.
– Польщен, что вы не усомнились в моей готовности помочь, – ответил Дюпен. – И мне очень любопытно узнать больше о вашей исторической головоломке.
Я кивнул на шкатулку:
– Как вы уже догадались, это имеет прямое отношение к моей загадке.
– Конечно.
– Боюсь, к сути моей проблемы придется идти окольным путем, чтобы уж точно посвятить вас во все подробности.
На лице Дюпена появился намек на улыбку.
– Вы знаете меня. Лучше полагать, что важны все детали, чем обратное, иначе легко можно упустить нечто, лежащее на поверхности.
Перед тем, как начать рассказ, я сделал добрый глоток коньяка.
– Не помню, говорил ли я вам, что моя мать родилась здесь, в Лондоне. Еще будучи ребенком, она эмигрировала в Бостон со своей матерью. Та была актрисой и дебютировала на театральной сцене вскоре после приезда на новую родину. Моя дорогая мама тоже выросла замечательной актрисой и в свое время встретилась с отцом, который также хотел играть в театре. Таланта у него было немного, и он ее бросил – вероятно, из зависти, оставив одну без гроша с тремя маленькими детьми. Она делала все возможное, чтобы прокормить нас, но слабое здоровье ввергло ее в еще более отчаянную нужду, и она умерла в Ричмонде, штат Вирджиния, когда мне не было еще и трех лет.
Я сделал паузу, чтобы затянуться сигарой. Вместе с дымом в грудь хлынула волна привычной меланхолии. Дюпен также затянулся табачным дымом, не отводя от меня пристального взгляда.
– К счастью, у матери было много друзей, которые ей помогали, и нас, троих ее детей, приняли к себе три семьи. Я считаю, что мне повезло больше всех, так как мои приемные родители, Джон и Фрэнсис Аллан, не только взяли меня в свой дом в Ричмонде, но и обращались как с родным сыном, настаивая, чтобы я называл их мамой и папой. Я жил обеспеченно – можно сказать, в полной идиллии. Но в шесть лет эта идиллия была прервана нашим переездом в Лондон. Мы прожили здесь пять лет, однако предприятие отца оказалось убыточным, а здоровье мамы начало портиться. Даже возвращение в ее любимый Ричмонд не спасло ее, и она преждевременно покинула этот мир, оставив в моем сердце глубокую рану. Ее муж не страдал так сильно, и с неподобающей поспешностью женился снова, что привело к страшной ссоре между нами.
Дюпен принял изложение моего прошлого кивком, попыхивая сигарой. Мои отношения с приемным отцом были враждебными, когда я жил в Париже, но сверх этого Дюпен мало что знал о них.
– Когда здоровье папы внезапно пошатнулось, его новая жена не сообщила мне, что он при смерти, и возможность примирения была упущена. Я приехал в Ричмонд на похороны, но был принят как посторонний. Не стыжусь признаться, что я ожидал стать наследником большого состояния.
– Разумное ожидание, учитывая прочность уз, связывавших вас с приемной матерью, и долгие годы, прожитые с приемным отцом.
Я энергично кивнул, благодаря Дюпена за понимание моей точки зрения.
– Однако новоявленная миссис Аллан заняла позицию, противоположную той, что занимала покойная жена мистера Аллана, – продолжил Дюпен, – и полагала, что унаследовать состояние мистера Аллана должны только ее дети.
– Что в высшей степени бесчестно!
Я почувствовал, что краснею от гнева, и глотнул коньяку, чтобы успокоиться.
Дюпен поднял брови.
– Конечно. Но честь редко являет себя там, где речь идет об имуществе. Ребенок может вполне полагаться на родительское наследство, если имеет на него право по рождению, но даже тогда его вполне может украсть кукушка, ждущая у гнезда.
– Мама и папа растили меня, как будто я их единственный сын. Жестоко было отказываться от меня после смерти мамы – она не позволила бы исключить меня из завещания. Я хотел указать на это его вдове после похорон, но эта невоспитанная женщина полностью пренебрегла моим присутствием в Ричмонде.