В конце концов судьба наказала меня за спесь. Был канун Рождества, я был возбужден и очень рад вернуться домой. Чтобы дать маме передышку, тете Нэнси велели отвести меня в игрушечную лавку «Ноев ковчег» в Хай-Холборн. Мы замечательно провели время и возвращались домой, на Саутгэмптон-роу, уже в потемках. Подходя к дому, я заметил фигуру, скрючившуюся у входа, и рядом с ней корзинку с искусственными цветами – это была та самая нищенка, которая часто сидела недалеко от школы. В руках она держала изящную бутоньерку из искусственных фиалок.
– Эй, милый. Поди сюда, возьми одну для мамы. Скоро Рождество!
Я посмотрел на тетю, но она была занята разговором с каким-то человеком – тот, видимо, спрашивал дорогу. Женщина тепло улыбнулась мне. Она была гораздо старше мамы, по возрасту ближе к папиной матери.
– Приколет она ее на платье или в волосы и будет выглядеть чудесно!
Я решил, что бутоньерка будет хорошим подарком для мамы – она была красивая и выглядела бы на ней очень хорошо.
– Сколько я должен заплатить? – спросил я.
– Как тебя зовут, сынок? – спросила она в ответ.
– Эдди.
Она кивнула.
– Мне говорили, что твоя мама – великая актриса, Эдди.
Комплимент возымел на меня желаемое действие.
– Да. Но она умерла, когда я был совсем маленький.
Она улыбнулась.
– Но ты-то жив, и твоя новая семья, должно быть, очень богата.
Я согласно кивнул и добавил:
– Но мне не дают много карманных денег, и я надеюсь, что бутоньерка не очень дорогая.
Нищенка рассмеялась.
– Конечно нет! Для тебя – совсем недорого.
Она подала мне букетик пурпурных бархатных фиалок, и тут к нам подошла тетя Нэнси.
– Это для мамы, – гордо сказал я. – Подарок на Рождество.
Тетя нахмурилась, но мое восхищение помешало ей заставить меня отдать бутоньерку обратно.
– Сколько? – спросила она нищенку.
– Пенни, – перебила нищенка прежде, чем я вмешался. – Нигде в Лондоне вы не найдете бутоньерок лучше.
Тетя Нэнси вздохнула и выудила монетку из кошелька, а после затащила меня в дом.
Позже на той же неделе тете Нэнси велели отвести меня в Рассел-сквер, и там я заставил ее играть со мной в мяч, пока она совсем не измучилась. Она отошла купить нам жареных каштанов у разносчика, стоявшего с лотком в полусотне ярдов от нас. Я же продолжал игру, подбрасывая мяч как можно выше и тут же пускаясь бегом, чтобы поймать его. Вдруг я заметил, что к тете подошел какой-то малыш и подергал ее за платье. Я нашел это бесцеремонным и был еще сильнее возмущен, увидев, как тетя дала ему пакетик каштанов. Но я не успел выразить свое детское возмущение вслух – земля вдруг исчезла у меня из-под ног, и я обнаружил, что меня быстро тащит через парк какой-то бродяга, лица которого я не мог видеть. Рот мне заткнули грязным носовым платком, не дававшим кричать от злости и страха. Я ничего не видел, кроме мелькавшей земли под ногами моего похитителя, обутыми в разбитые грязные башмаки из коричневой кожи – мужские башмаки на женщине с ногами, как у пахотной лошади. От ее заплатанного платья тоже воняло, словно от лошади – пот, месяцами пропитывавший его, пах, точно испарения от навозной кучи в жаркий день. Таща меня прочь, женщина хрипела от натуги. Первоначальное потрясение начало проходить, и я забился в ее необычно сильных руках.
– Тихо, щенок, – скомандовала она, но я брыкался и извивался, словно пойманная рыба, пока наконец мы оба не шлепнулись на землю.
Я вскочил на ноги, выплюнул изо рта гадкий платок и бросился назад – прямиком в объятия тети Нэнси.
– Держи ее! – завопила она, видя, что нищенка и ребенок бегут к выходу. – Держи!
Но нищенка и ребенок избежали поимки. Я прильнул к Нэнси, обессиленный пережитым. Она была очень бледна, и я чувствовал, как она дрожит.
– Ты не должен говорить родителям об этом, – сказала тетя. – Мама ужасно расстроится.
Однако дома мои страхи рассеялись, и, не удержавшись, я похвастался своей смелостью в противоборстве с похитительницей. Впрочем, мой рассказ возымел совсем не тот эффект, на какой я рассчитывал: мама упала в обморок, а тетя Нэнси тут же разрыдалась.
– Это была та самая нищенка, что сидела у наших дверей всю неделю, – всхлипнула она.
– И около школы еще до Рождества, – добавил я.
Все трое молча уставились на меня.
– Около школы? Ты совершенно уверен? – строго спросил папа.
Я кивнул.
– Она там продавала цветы почти каждый день.
Мама опять начала плакать, и я очень быстро пожалел, что не послушался тетю.
– Ступай в свою комнату, Эдди, – распорядился папа.
– Но, папа, я же не виноват!
– Сейчас же, – неумолимо прибавил он.