Было лишь одно препятствие, и, как это нередко бывало в жизни По, — сердечного свойства.
Еще в 1826 году он познакомился с красавицей и почти ровесницей Сарой Эльмирой Ройстер, жившей почти по соседству. Герви Аллен, один из лучших биографов Эдгара По, так описал ее: «Природа наделила ее изящной стройной фигуркой, большими черными глазами, красивым ртом и длинными темно-каштановыми волосами. Все вместе взятое произвело на По неотразимое впечатление».
Молодые люди полюбили друг друга и даже принялись строить планы на будущий брак, несмотря на крайнее неудовольствие отца девушки. (Он, видимо, как и Джон Аллан, считал По слишком ветреным и ненадежным, инфантильным и витающим в облаках, а потому не подходящим его дочери).
Отъезд По на учебу в университет влюбленные восприняли как досадную паузу в отношениях, которые ни в коем случае не должны были прерваться. Эдгар и Эльмира договорились постоянно переписываться и встречаться, как только возникнет такая возможность. Перед отъездом влюбленный поэт послал возлюбленной в подарок перламутровую шкатулку с ее инициалами. Они даже и не подозревали, что в отношении их будущего у господ Джеймса Ройстера и Джона Аллана существуют совершенно иные планы…
13 февраля 1826 года Эдгар По, в сопровождении приемной матери, покинул Ричмонд, чтобы начать совсем новую главу своей жизни.
Глава 2
БЕСШАБАШНЫЙ СТУДЕНТ И УСЕРДНЫЙ СОЛДАТ
Вирджинский университет в Шарлотсвилле, куда решил поступить Эдгар По, был воплощенной мечтой третьего президента США Томаса Джефферсона. Он утверждал, что университет одновременно должен быть не только научным и образовательным центром, но и примером студенческого самоуправления. Увы, с последним дела с ходу не заладились. Вместо учебы студенты скандалили и бойкотировали преподавателей, а то и периодически дрались на дуэлях. В итоге очень быстро самоуправление пришлось отменить, университет подчинили профессорскому совету, но привычка к вольной жизни у вирджинского студенчества сохранилась.
Вот в эту буйную атмосферу университетской жизни и окунулся молодой поэт, записавшийся на курс, где изучали латынь, греческий, французский и итальянский языки.
Однако главная проблема новой жизни для Эдгара По заключалась в том, что Джон Аллан явно собирался держать его в черном теле. Прижимистый шотландец, даже став одним из богатейших людей Вирджинии, считал, что для пасынка будет полезным вести такую же жизнь, какую вел его отчим, — во всем себя ограничивать, строго подчиняться старшим и давать отчет за любой потраченный цент. Артистичный и взбалмошный Эдгар пытался следовать этим предписаниям, но получалось это у него плохо. К тому же постоянно возникали непредвиденные расходы — вроде необходимости нанять слугу, чтобы он следил за вещами, стирал их и убирал в комнате. (Так, между прочим, поступали все студенты университета.) Аллан же воспринимал подобные поступки как откровенную блажь и не желал давать на них деньги.
В глазах соучеников По начинал выглядеть откровенным нищим, вынужденным экономить на всем. Это уязвляло гордость молодого поэта и заставляло искать какие-то иные пути для поправки своего финансового положения. Последней каплей стала ситуация, в которой Эдгар попросил приемного отца оплатить счет за годичное обучение и выслать еще денег на проживание. Аллан счет скрупулезно оплатил и добавил ровно один доллар на расходы пасынку. По пришел в ярость и решил поправить свои дела, выиграв деньги в карты.
Увы, это лечение оказалось существенно хуже болезни. Мало того, что проигрывал Эдгар куда чаще, чем выигрывал, у него еще и проснулась настоящая страсть к игре, что и неудивительно, учитывая наследственную склонность к безумию и безрассудству. И, впадая в азарт, молодой поэт «словно погружался в глубины своего природного, не знавшего границ, безрассудства». Карточные долги По росли день ото дня, и он принялся расплачиваться за них оригинальным образом, о котором Герви Аллен написал так: «Долги его росли особенно быстро из-за расходов на одежду. Сами по себе эти траты не могли составить слишком большой суммы — даже самый отъявленный молодой щеголь не смог бы накупить за год столько одежды, чтобы навлечь на себя обвинения в расточительстве со стороны такого обеспеченного человека, как Джон Аллан, который и сам привык жить на широкую ногу. Беда в том, что По, по всей видимости, платил одеждой и заказами на платье свои карточные долги, а их у него становилось тем больше, чем сильнее захватывала его страсть к игре. Поговаривали, что ему не хватило целых семнадцати пальто, сшитых из лучшего сукна, чтобы расплатиться за одну несчастливую ночь, проведенную за ломберным столиком».