– Вы можете спросить, зачем мне понадобилось подвергать себя таким неприятностям. Согласитесь, однако, что таинственная сцена у вяза произвела бы впечатление на любого мало-мальски любознательного человека. Даже случайный прохожий повел бы себя так же, как я. А у меня вдобавок были веские причины. Должен ли я напоминать вам о недавней трагедии? И о том, что она произошла как раз под тем самым деревом? Разве не оправданно, что ваше поведение послужило основанием для моих выводов? Каких именно, предоставляю судить вам. Ваша задача теперь опровергнуть или подтвердить их. Для этого я вас сюда и привел. Мои подозрения слишком серьезны. Но может ли быть иначе? Прошу вас, скажите, так ли это?
Появившаяся на небе луна освещала место, где мы стояли, а вокруг царила кромешная тьма. Я хорошо видел Клитеро. Безвольно повисшие руки, застывшая в глазах печаль. Он был абсолютно неподвижен, как статуя. Последние мои слова, похоже, не произвели на него особого впечатления. Мне не пришлось подавлять в себе жажду мести. Меня переполняло сострадание. Какое-то время я продолжал наблюдать за ним, но не улавливал никаких изменений в его настроении.
Не в силах больше сдерживаться, я не мог не выразить свое беспокойство по поводу его состояния.
– Возьмите себя в руки. Я не буду вас торопить. Понимаю, это трудно, но постарайтесь вести себя как мужчина.
Звук моего голоса странным образом подействовал на него. Он отпрянул, выпрямился, потом уставился на меня с выражением ужаса на лице и задрожал всем телом, как будто увидел привидение.
Я уже начал раскаиваться в своей затее. Мне никак не удавалось подобрать подобающие обстоятельствам слова, я был бессилен в этой ситуации, а потому мог лишь молча наблюдать, ожидая, пока он придет в себя. Когда ему стало чуть лучше, я продолжил:
– Сочувствую вам. Поверьте, мне не доставляет удовольствия созерцание чужих страданий. Я прошу у вас лишь объяснений, причем это не только в моих, но и в ваших интересах. Вы не чужой человек тем людям, что окружали моего покойного друга. Вы знаете, какое горе причинила им его гибель, какие усилия я приложил, чтобы раскрыть тайну преступления и наказать убийцу. Вы слышали, как, охваченный ненавистью, я исторгал проклятия и клялся, что не успокоюсь, пока не свершится праведная месть. Вероятно, у вас сложилось впечатление, что, обнаружив убийцу, я добьюсь его осуждения и казни. Но вы ошибаетесь. Искренним покаянием можно искупить вину. Я вижу, как вы мучаетесь, как предаетесь глубокому, безнадежному отчаянию, которым охвачен ваш воспаленный рассудок и от которого не спасает даже сон. Я знаю, насколько чудовищно ваше злодеяние, но мне неизвестны мотивы. Однако, каковы бы они ни были, я вижу, как содеянное сказалось на вас. Ваше странное поведение вызвано безграничным раскаянием, что, в свою очередь, свидетельствует о вине. Вы уже достаточно наказаны. Должны ли наши прегрешения преследовать нас до конца жизни? Стоит ли отворачиваться от того, кто готов даровать утешение? По крайней мере, мы вправе просить властителя судеб дать нам возможность исправить наши ошибки. Прежде я полагал, что убийца Уолдгрейва нанес непоправимый ущерб и мне. Болезненные размышления залечили мои раны, позволив понять, как неверно и эгоистично я все воспринимал тогда. Жизнь непредсказуема. Я открыто смотрю в будущее, не затуманенное теми или иными событиями и их последствиями. Кто знает, может, когда-нибудь я обниму раскаявшегося убийцу как лучшего друга. Вам нужно примириться с самим собой.
Он по-прежнему был неспособен говорить. Когда же горькие слезы помогли ему немного расслабиться, он решительно, не обращая внимания на мои протесты, направился в сторону владений Инглфилда. До этого я еще надеялся выведать у него правду, но теперь стало очевидно, что он с самого начала был слишком замкнут в себе и не готов к откровенному разговору. Он шел без остановки, пока мы не приблизились к дому его хозяев, и только тогда заговорил дрожащим голосом:
– Вы требуете от меня признания в преступлении. Вы получите его. Через какое-то время. Когда именно, я сейчас не могу сказать. Но вы узнаете, и скоро.
С этими словами он убежал восвояси, а я, немного постояв, решил вернуться домой. По дороге меня занимали размышления, похожие как две капли воды, все их вариации в конечном итоге сводились к одной-единственной идее.
Утром, проснувшись, я по-прежнему был во власти произошедшего накануне. Пустынные места и образ моего спутника стояли у меня перед глазами. Я вновь мысленно прошел весь вчерашний путь вслед за ним, повторяя то, что ему говорил, обдумывая его слова и жесты. И в результате ощутил нечто вроде удовлетворения. Бурные чувства сменились жутким, зловещим спокойствием. Душу переполняло тревожное ожидание. Казалось, что я стою на пороге какой-то иной, новой жизни, пугающей и возвышенной. Печаль и злость на время проснулись в моем сердце, но великодушное сострадание одержало верх, и тогда на глаза навернулись слезы, и я заплакал – скорее от счастья, чем от боли. Если это Клитеро нанес Уолдгрейву смертельный удар, то он знает тайну ужасной трагедии, в чем уже не было никаких сомнений. Да, он убийца, и теперь я должен, проявив высшее милосердие, направить его на путь умиротворения и очищения души.