Каникулы и воскресные дни Эдгар проводил в семье. Джон Аллан имел весьма широкий круг знакомств в Лондоне, однако ни литераторов, ни поклонников изящной словесности среди посещавших его дом людей не было и вряд ли кто-нибудь из них мог пробудить в душе мальчика интерес к сочинительству. Чаще всего к Аллану приходили такие же, как он сам, торговцы, поддерживавшие деловые отношения с его фирмой. Обычными темами их бесед были текущие цены на виргинский табачный лист и всякого рода превратности, постигавшие американские торговые суда.
К концу пребывания Аллана в Англии его дела порядком запутались и начали принимать весьма дурной оборот. Конъюнктура на табачном рынке складывалась неблагоприятная, а рискованные авантюры, на которые он пускался в надежде поправить положение, осложнили его еще больше. В марте 1820 года у него случился приступ водянки, и вернуться в контору, чтобы свернуть свою коммерческую деятельность, он смог лишь 3 апреля. По возвращении он обнаружил, что его ограбил собственный клерк, о чем он не преминул сообщить своему компаньону Чарльзу Эллису письмом, помеченным как "личное", в конце которого добавляет: "Все мы чувствуем себя вполне терпимо; мне, разумеется, уже гораздо лучше, Фрэнсис продолжает жаловаться на здоровье, Анна и Эдгар чувствуют себя хорошо..."
Последняя финансовая катастрофа произошла в результате досадного недоразумения между "Эллисом и Алланом" в Ричмонде и "Алланом и Эллисом" в Лондоне - оба отделения фирмы независимо друг от друга предприняли попытку получить сумму в 2700 фунтов стерлингов, причитавшуюся с имения некоего мистера Гайля из Глазго, который задолжал старому Уильяму Гэльту. Угодив в долги, сраженный неудачей, Аллан сдал внаем свой лондонский дом вместе с обстановкой (ибо надеялся еще вернуться), забрал Эдгара из школы и приготовился отбыть в Америку. Повези. ему в делах больше, Эдгар По вырос бы в Англии. 20 мая Аллан пишет из Лондона: "Полагаю, что смогу отплыть июньским пакетботом и по прибытии намереваюсь предпринять все, на какие способен, усилия, дабы выполнить наши обязательства перед кредиторами. Здоровье миссис Аллан лучше, чем обычно, Анна чувствует себя хорошо, Эдгар тоже, что до меня, то я никогда не чувствовал себя лучше..."
Несколько недель спустя, в конце июня 1820 года, корабль, на борту которого находились мистер Аллан и его семья, вышел из Ливерпуля и взял курс на Нью-Йорк.
За годы, проведенные в Англии и Шотландии, Эдгар По приобрел драгоценный запас ярких романтических впечатлений, хорошую физическую закалку, каковой был обязан климату и спартанским нравам английских школ, некоторое знание латыни, поверхностное (и испорченное плохим произношением) знакомство с французским, а также умение решать несложные арифметические задачи.
Ко всему этому следует, быть может, добавить вполне укоренившуюся самоуверенность и мальчишескую гордость. Кроме того, юный По, задолго до большинства своих американских сверстников, увидел зарю грядущего промышленного века: машины, приводимые к действие силой пара, и первые железные дороги. Кругозор его расширился, и наследственная болезнь американцев - провинциализм - ему уже не угрожала, а его английский язык был облагорожен длительным общением с уроженцами Альбиона.
Эдгар По возвращался в Америку. Позади оставалось чудесное английское местечко, запутанные таинственные коридоры и сводчатые спальни старой школы, где прошла немалая часть его детства; впереди ждала полузабытая родина.
Глава пятая
Путешествие из Англии в Америку продлилось тридцать шесть дней обычный для того времени срок. Мистер Аллан и его семейство прибыли в Нью-Йорк 21 июля 1820 года, сопровождаемые двадцатилетним Джеймсом Гэльтом, который направлялся в Ричмонд, повинуясь воле своего богатого дядюшки.
Корабли и морские просторы, в которых находят столько очарования одержимые жаждой приключений мальчишки - а Эдгаром она владела уже давно, с особенной силой притягивали юного По, коль скоро можно судить по написанным им позднее рассказам, действие которых так часто происходит на море. Вместе с Джеймсом Гэльтом он разделял будоражащие новизной впечатления трансатлантического путешествия, своими глазами увидел полную захватывающих событий жизнь матросов на большом парусном судне. Не могла не взволновать его воображения и живописная сутолока лондонских и нью-йоркских доков.
В те годы крупный морской порт, где теснились большие и малые корабли самых разнообразных оснасток и назначений - грузные и неповоротливые "купцы", юркие рыбачьи шхуны, черные, как дьяволы, "угольщики", белокрылые красавцы фрегаты, - являл собой зрелище захватывающее и романтическое даже для современников. Сверкающие на солнце паруса, покачиваемые волнами темные и красновато-желтые корпуса с белыми полосами вдоль рядов квадратных иллюминаторов, горящая огнем медь корабельных колоколов и тускло поблескивающая пушечная бронза, песня налегающих на лебедку матросов и скрежет исчезающей в клюзе якорной цепи - все это навсегда запечатлелось в памяти двенадцатилетнего Эдгара По.
2 августа супруги Аллан, Эдгар и мисс Валентайн приехали в Ричмонд и временно остановились у Чарльза Эллиса, так как старый их дом был сдан внаем, а новый еще предстояло подыскать.
Население маленькой столицы Виргинии в двадцатые годы прошлого века достигало приблизительно двенадцати тысяч человек. Полуклассические порталы церквей и общественных зданий смотрели с холмов на утопающие в зелени садов белые домики; ниже, вдоль берега реки, тянулись доки и черные приземистые пакгаузы, из-за которых поднимался густой лес мачт с реющими на ветру разноцветными флагами. Фабрик в городе в те времена не было, и над крышами виднелись лишь трубы домашних очагов.
Окрестности - изрезанные ручьями луга, топкие низины, непроходимые заросли и бескрайние поля были красивы и живописны. По дну просторной долины струила своп мутножелтые воды река Джеймс, уходившая вдаль широкой извилистой лентой; временами, теснимая лесистыми островками, она ускоряла свой бег, разделяясь на узкие порожистые протоки. На заре дремотную тишину раскалывал звон колокола или низкое гулкое гудение сделанных из морских раковин рожков, сзывавших рабов на близлежащие плантации; разбуженное утренним ветерком, колыхалось зеленое море табачных листьев, суля богатую прибыль хозяевам.
Ни в какой другой местности Соединенных Штатов колониальные традиции не сохранялись так долго, как в приморской Виргинии. Здесь гнездилась старинная аристократия, чья жизнь протекала за стенами роскошных особняков, в окружении подобострастных слуг и фамильных портретов, по обычаям некогда процветавшей колонии, которых почти не коснулось дыхание перемен. По улицам Ричмонда разъезжали плантаторы верхом на чистокровных скакунах, катились кареты местной знати с чернокожими кучерами на козлах и ливрейными лакеями на запятках; губернатор, будь у него такое желание (а оно, как правило, являлось очень скоро), мог содержать при себе по меньшей мере герцогский двор; здесь заседало законодательное собрание штата, а в местном суде произносили речи выдающиеся юристы. Блестящее ричмондское общество жило весьма насыщенной жизнью, в которой Алланам вскоре предстояло принять участие; в среде его бытовали любовь к изящным искусствам, уважение к традициям и наследственным титулам и кичливая местническая гордость. Такова была атмосфера, воздействие которой суждено было испытать юному Эдгару По.
Семья Аллана недолго оставалась у Эллисов и уже осенью 1820 года переехала в свой новый дом, где Эдгар встретился с повзрослевшими товарищами своих детских игр; и хотя узнать друг друга было нелегко, нити общих воспоминаний по-прежнему крепко связывали их вместе.
Среди вновь обретенных друзей был и Эбенезер Берлинг, с которым По познакомился когда-то в церкви. Он жил со своей овдовевшей матерью на Бэнк-стрит и, судя по всему, сыграл немалую роль в важнейших событиях, происшедших в жизни Эдгара в этот период. Вместе они прочли "Робинзона Крузо" и вскоре стали плавать по реке Джеймс в раздобытой где-то лодке - воображение По превратило ее позднее в "маленькую прогулочную яхту", упоминаемую в самом начале "Приключений Артура Гордона Пима". Мысленно возвращаясь к этой детской робинзонаде, он пишет в 1836 году в журнале "Сазерн литерери мессенджер":