«Филадельфия, 10 мая 1839 года.
Эдгару А. По, эсквайру.
Милостивый государь!
Я уделил должное внимание Вашему предложению. У меня действительно имеется желание заключить в некотором роде договор, наподобие того, что Вы предлагаете, и я не знаю никого, кто мог бы лучше Вас соответствовать моим нуждам. Теперешние расходы журнала до ужасного велики, много больше, чем допустимо при моих тиражах. Я уверен, что издержки мои выше, чем в любом ныне существующем издании, считая и ежемесячники, вдвое превосходящие мой в цене. Конкуренция растет, и соперников с каждым днем все больше.
Давайте остановимся, скажем, на 10 долларах в неделю в течение оставшегося до конца года времени. Если мы решим остаться вместе и дальше — чему я не вижу причин не сбыться, — Ваше предложение вступит в силу в 1840 году. Любому из нас надлежит уведомить другого по крайней мере за месяц о намерении расторгнуть договор.
Два часа работы в день за отдельными исключениями будет, я полагаю, вполне достаточно, кроме тех случаев, когда речь пойдет о вещах Вашего собственного сочинения. Так или иначе, Вам всегда легко удастся найти время для любого другого необременительного для Вас занятия — при условии, что Вы не станете использовать Ваши таланты в интересах каких бы то ни было других изданий, стремящихся помешать успеху ДМ.
Сегодня в три я обедаю у себя дома. Если захотите разделить со мной доброго барашка, буду рад. Если нет, пишите или заходите ко мне, когда Вам будет угодно.
Засим остаюсь, милостивый государь, Вашим покорным слугой
У. Э. Бэртон».
Бэртон был англичанином. В его приглашении «разделить доброго барашка» есть нечто чревоугодническое, однако в то время По едва ли мог устоять перед таким искушением. Право, он, должно быть, не раз уже со вздохом вспоминал обильные застолья Фрэнсис Аллан, украшенные всеми заморскими деликатесами, какие она только могла отыскать в кладовых Джона Аллана. Поэтому, вне всяких сомнений, в три часа пополудни 10 мая 1839 года он сидел за столом напротив здоровяка Билли Бэртона, как две капли воды похожего на Джона Булля, и, вне всяких сомнений, обсуждал с хозяином его журнал и баранину, и то и другое весьма пространно и с большим жаром.
Договор, заключенный По с Бэртоном, во многом походил на предыдущий его контракт с Уайтом и устанавливал для него такое же начальное жалованье. Была там, впрочем, одна важная оговорка, по крайней мере со стороны По, который уже тогда вынашивал замысел создания собственного журнала и не собирался продаваться в такую же кабалу, в какую попал в прошлый раз. Все, что он считал себя обязанным делать, — это писать для Бэртона, и когда последний поместил его имя рядом со своим на титульном листе июльского номера — первого, в котором была напечатана статья По, — это, как передают, послужило поводом к их первой размолвке. Во всяком случае, По никогда не отождествлял себя с бэртоновским журналом в той же мере и таким же образом, как с «Мессенджером».
«Джентльменс мэгэзин», корреспондентом и волей-неволей редактором которого он оказался, был основан в 1837 году Уильямом Эвансом Бэртоном, английским комедиантом. Этого человека отличала величайшая деловая сметка и еще большее самомнение. Он утверждал, что окончил Кембриджский университет (!), и желал прославить свое имя не только как комедийный актер и антрепренер, в чем ему удалось до некоторой степени преуспеть, но также домогался быть увенчанным на своей новой родине литературными лаврами. По его собственным словам, журнал Бэртона должен был завоевать право лежать «на столике в гостиной каждого джентльмена в Соединенных Штатах». Воодушевленный этой высокой целью, он решился сыграть в рулетку с судьбой, основав свой журнал в самый разгар финансовой паники, и немалым комплиментом его деловому чутью является тот летописно подтвержденный факт, что ему удалось добиться полного успеха там, где гораздо раньше вступившие на это поприще люди потерпели фиаско. Знаменитый американский актер Джозеф Джефферсон оставил в своих мемуарах прекрасное описание этого человека: «Бэртон… был одним из забавнейших людей, когда-либо живших на свете. Как исполнитель фарсовых ролей он в свое время не знал себе равных… Наибольшими его удачами следует считать Микобера и Капитана Катля; лицо Бэртона напоминало большую географическую карту, на которую были нанесены все испытываемые им чувства…»
Некоторые из этих слишком уж плохо скрытых эмоций пришлись Эдгару По очень не по вкусу. Уже с первых дней знакомства он не мог не испытывать презрения к тому свойству Бэртоновой натуры, которое впоследствии весьма точно определил как «фиглярство».
Вначале Бэртон был не только владельцем, но и редактором, и журнал поэтому грешил той же тяжеловесной банальностью, что и его создатель. Стихи были тягучими и пресными, как недопеченные пироги, рассказы же, напротив, поражали воздушной легкостью, ибо не были отягощены никаким смыслом. Неожиданное появление на этих страницах произведений По можно сравнить с золотоносной жилой, внезапно сверкнувшей на тусклом фоне пустой породы. В августовском номере был напечатан «Человек, которого изрубили в куски», в сентябрьском — «Падение дома Ашеров»; в октябре — ноябре появились «Вильям Вильсон» и «Морелла», а в самом конце года — «Разговор Эйрос и Хармионы». Помимо этого, было еще несколько наспех написанных книжных обозрений и, наконец, ряд перепечаток — как всегда, с исправлениями — уже увидевших свет стихотворений. К ним По добавил и два новых — «К Ианте на небесах» и «Духи усопших».
Редакция «Бэртонс джентльменс мэгэзин», который По непочтительно называл «Джентс. мэг.», находилась на углу улиц Бэнк-элли и Док-стрит. Как раз в этом месте Док-стрит делает один из ее широких изгибов и, пересекаясь с Бэнк-элли, образует скругленный угол, в те дни укрытый полотняным навесом какого-то магазина. Под этим навесом По не раз видели прогуливающимся и беседующим с друзьями. Выстроенное в классическом стиле здание биржи возвышалось прямо напротив, по другую сторону Док-стрит, по которой сновали тяжелые подводы, возившие грузы к расположенной ниже пристани; в этом же районе, вдоль Фрэнт-стрит и в соседних переулках находились печатные цехи, граверные и переплетные мастерские. Сюда время от времени захаживал по делам По, нередко в обществе некоего англичанина по фамилии Александер, типографа, или еще с кем-нибудь из приятелей. Поблизости были также редакции нескольких газет.
Прохаживаясь по аркаде, соединявшей улицы Честнат-стрит и Лафайет, и имея несколько минут досуга, можно было осмотреть собрание древностей г-на Пила, находившееся в длинной галерее на втором этаже, где часто устраивались танцевальные вечера. Главной достопримечательностью коллекции был частично реставрированный с помощью гипса огромный скелет мамонта. Не исключено, что именно он вдохновил Хирста на создание замечательной поэмы «Пришествие Мамонта», рецензируя которую По воскликнет «однако же!» по поводу одного станса, в котором автор, отдавшись полету разыгравшейся поэтической фантазии и забыв о всякой осторожности, заставляет Мамонта одним прыжком перемахнуть через могучую Миссисипи.
Работа у Бэртона позволила По завязать немало полезных и длительных знакомств. Однажды в конце 1839 года он повстречался в редакции с неким весьма чудаковатым господином, которого звали Томас Данн Инглиш, — последний отмечает в своем описании По его хорошо вычищенный костюм и очень чистое белье — в те времена, очевидно, нечто совершенно необычное для редактора. Они прошлись вместе по Честнат-стрит до Третьей улицы, где Инглиш открыл позднее редакцию своего журнала для детей «Джон Донки», для которого он написал немало всякой сентиментальной ерунды. В тот раз они расстались, чрезвычайно довольные друг другом. В дальнейшем сближение продолжалось, приведя их к компаньонству в НьюЙорке, закончившемуся столь нашумевшим судебным процессом. В Филадельфии. Инглиш был частым гостем в семье По. Г-жу По он описывает как изящную женщину с прекрасными манерами, а говоря о г-же Клемм, подмечает, что для Эдгара она была скорее матерью, чем тещей. Сам Инглиш тоже питал слабость к поэтической музе. Он написал бывшую какое-то время весьма популярной балладу «Бен Болт», вещь довольно жалобную и слезливую, а позднее представил По другому молодому поэту и светскому человеку, который занимался изучением права. Это был Генри Беч Хирст, о нем еще пойдет речь ниже.