Можно предположить, что все эти соображения (или хотя бы часть из них) были ведомы миссис Аллан. И она Скрепя сердце вынуждена была согласиться с ними (хотя, видит Бог, душа ее желала иного) и не настаивала.
Муж ее, человек очень занятой, относился к мальчику хорошо, причем оплачивал расходы не только на одежду, но, возможно, по собственному почину покупал ему и игрушки, заботился о его здоровье, ездил с ним в экипаже на загородные прогулки. Обо всем этом нетрудно узнать, ознакомившись с эпистолярным наследием Дж. Аллана[19], особенно с его письмами партнеру по бизнесу Ч. Эллису, с которым он был весьма доверителен и нередко обсуждал домашние дела, в том числе писал и об Эдгаре. А если и не испытывал особого желания играть и возиться с ним в выходные и праздники, то это можно отнести к общей сдержанности его характера. По крайней мере так могла думать Фрэнсис, и, скорее всего, она была недалека от истины.
Герви Аллен, автор единственной доступной русскоязычному читателю обстоятельной биографии великого поэта, писал по этому поводу:
«Кто знает, уступи Джон Аллан просьбам жены, и судьба Эдгара По, возможно, сложилась бы совсем иначе. Быть может, не возникло бы тогда преследовавшее его многие годы чувство, что он ест чужой хлеб, что живет лишь милостью своих благодетелей, — то ощущение собственной неполноценности, которое породило в нем почти болезненную гордость, сделавшуюся со временем одной из главных черт его характера. Жизнь, однако, распорядилась по-своему, лишив Эдгара успокоительной уверенности в нерасторжимости самых тесных из связывающих людей уз, ибо существование их, как он обнаружил с течением лет, зиждилось на ненадежном фундаменте благотворительности. Вера в незыблемость домашнего очага и прочность родительской любви является краеугольным камнем, лежащим в основе любой целостной личности. Разрушить или расшатать его — значит обречь душу на вечную тревогу и смятение, ибо все здание жизни кажется ей тогда возведенным на предательских зыбучих песках».
Все это верно и, видимо, вполне приложимо к судьбе будущего поэта. Но едва ли справедливо по отношению к Эдгару По-ребенку и его приемным родителям. Заявлять, что «мальчик, возможно, ощущал, что даже ласки, которыми осыпала его приемная мать, на самом деле предназначались не ему, а ее собственному, так и не родившемуся ребенку», как пишет Г. Аллен, означает наделить его сознанием и мыслями, совершенно неорганичными для маленького мальчика. Хотя миссис Аллан и не была ему родной матерью, едва ли в детстве он ощущал это, будучи (как и любой ребенок) в своем восприятии действительности центром маленькой семейной вселенной. Куда более разрушительным для его психики могло стать (и, видимо, стало) тотальное крушение этой личной эгоцентричной вселенной. Но это произошло позднее. Тогда, когда он повзрослел и смог более или менее адекватно судить о себе и мире.
19
Дж. Аллан оставил обширное эпистолярное наследие. Человек педантичный, со всех писем (входящих и исходящих, в том числе собственных, частного характера) он неизменно снимал и хранил копии. Этот архив находится в Библиотеке конгресса США. Его широко использовал в своей книге А. X. Квин, им пользовались и другие исследователи творчества писателя.