Совсем иная история с книгой П. Акройда. Лаконичная (объемом менее восьми авторских листов), она написана совсем недавно. Стратегия Акройда разительно отличается от позиции Аллена. Он намеренно отстраняется от своего героя — предлагает «объективный» взгляд на его историю. Отдавая должное таланту, он едва ли «любит» писателя. В беллетризованной форме повествуя о жизни Эдгара По, он избегает навязывания оценок. Вывод должен сделать читатель. Акройд не пытается понять, что двигало писателем, лишен сочувствия к нему. Он создает непредвзятый рассказ о его жизни. Но некоторые факты и он искажает, подверстывает под логику сюжета.
Разумеется, все это было известно уважаемому издательству, когда оно предложило автору настоящих строк написать новую — первую русскоязычную — биографию великого американского писателя. Понятно, речь не шла о «научной биографии». В таком случае разумнее было бы не писать, а перевести фундаментальный труд Артура X. Квина «Эдгар Аллан По. Критическая биография» и издать его. Будем надеяться, что когда-нибудь произойдет и это. Но в обозримом будущем едва ли — все-таки почти тысяча книжных страниц текста. Да и для неспециалиста книга тяжеловата.
Кстати, в связи с этим автор сознательно избегал литературоведческого уклона. Разумеется, полностью избежать не удалось — все-таки речь идет о писателе. Тех же, кого интересует именно литературоведческий аспект, адресуем к книге замечательного ученого, профессора Санкт-Петербургского университета Ю. В. Ковалева (1922–2000). Он — автор самого авторитетного исследования (по нашему глубокому убеждению, не только русскоязычного) об особенностях художественного метода и творчества американского романтика. Его книга об Эдгаре По — результат долгой, серьезной, обстоятельной работы — вышла в Ленинграде в 1984 году[2]. Юрий Витальевич — Учитель, которому автор и другие его ученики обязаны многим, прежде всего — особым интересом к литературе США. Потому и настоящая книга посвящена ему.
Памятуя об опыте Аллена и Акройда (а также многих других биографов), автор поставил перед собой непростую задачу: пройти между Сциллой «любви» и Харибдой «правды». Что, конечно же, нелегко. Но не потому, что автор «любит» своего героя или, напротив, «судит» его. Отнюдь. Свою задачу он видит в том, чтобы понять писателя. Показать, как и какие обстоятельства, люди и встречи влияли на него, увидеть, что оказывало воздействие на формирование личности и стимулировало творчество, как рождались сюжеты, как протекала каждодневная жизнь, что им двигало.
И все же в случае с Эдгаром По несколько сложнее, чем с «обычным» героем. До сих пор не решен вопрос о психическом здоровье писателя. На этот счет существует масса работ, есть даже специальная книга[3]. Эту проблему не может обойти ни один из тех, кто берется говорить о писателе, тем более его биограф. По мнению автора, она не решаема в принципе. Во-первых, писателя давно нет в живых. Следовательно, неосуществимо амбулаторное и стационарное обследование, отсутствует и исчерпывающий анамнез. Конечно, возможна некоторая реконструкция, но она никогда не выйдет за рамки «реконструкции» и останется приблизительной. А во-вторых, нет в этом смысла. Писательство (как и любая иная форма творческой активности) — всегда есть некое «отклонение от нормы». «Нормальному» человеку хватает реального мира. Того, в котором он живет. Более того, обычно хватает с избытком. А «этот» (в смысле — писатель) еще и создает новые и — живет в них. Так что некоторый «когнитивный диссонанс», конечно, присущ художнику изначально. Иначе он бы им не был. Так что творческое сознание, безусловно, девиантно. А вот что касается степени этой самой девиантности… Давайте вспомним Байрона, Шелли, Мопассана, Стриндберга, Достоевского, наконец. Конечно, это крайние случаи. Но тут многое, видимо, зависит от степени таланта (гениальности). Чем-чем, а последним Эдгар По обделен не был. Так что это как раз наш случай…
Сам Эдгар По отчетливо осознавал свою неординарность. В том числе и необычность своей психики, своего сознания, свойств разума. В одном из его рассказов есть такие слова:
«Я родом из тех, кто отмечен силой фантазии и пыланием страсти. Меня называли безумным, но вопрос еще далеко не решен, не есть ли безумие высший разум и не проистекает ли многое из того, что славно, и всё, что глубоко, из болезненного состояния мысли, из особых настроений ума, вознесшегося ценой утраты разумности. Тем, кто видит сны наяву, открыто многое, что ускользает от тех, кто грезит лишь ночью во сне»[4].