— Времени нет, Павло! Сейчас ночь короткая. Ну, а кроме того, нас столько, сколько нужно. Я, например, на ночные вылазки больше четырех не беру, иначе в темноте своих же перестреляешь. — Он вдруг щелкнул зажигалкой, безбоязненно, не таясь, прикурил и, прыгнув, уселся на деревянные перила. — А знаете что? Мне кажется, командовать должен я, иначе мы зашьемся на первом же патруле. Не обижайся, Павло, но ты не годишься для ночной резни. А мне не впервой, я здесь все улицы и подворотни излазил, все развалины носом перепахал.
Слетко это, конечно, обидело. Но скорее не само предложение, а дерзкая, бесцеремонная прямота, с которой оно было высказано. Как в дворовой ребячьей прибаутке: «Командиров нам не надо, командиром буду я». А с другой стороны — Слетко понимал: бесшабашный «летун» прав. Ему, человеку военному, главарю известных в городе отчаянных ночных «флибустьеров», сейчас и карты в руки.
Как ни странно, Слетко заинтриговала реакция гауптшарфюрера: похоже, самонадеянное предложение Миши обрадовало Кортица (приподнял голову, удовлетворенно кашлянул). Как это понимать? Он наверняка делает ставку на какие-то человеческие слабости, на командирские изъяны «флибустьера». Какие же? Ну, это ясно: горячность, нетерпеливость, опрометчивость. Эсэсман явно рассчитывает на них, и именно с этой стороны Мишу надо основательно страховать. На каждом шагу.
— Ладно, — сказал Слетко. — Договорились. Назначаю тебя командиром группы. Но имей в виду: я — комиссар. И без моего согласия, чтоб ни одно твое решение…
— О чем разговор, Павло? — весело перебил Миша. — Я ж ответственный человек и своих никогда не подводил! Это вот они, боши-воши, на меня недовольство имеют. Я им давно поперек горла встал. Верно, эсэсман? — Миша нагнулся, поддел под бок Кортица. Желчно сказал: — Бодрее держись, иуда! И вообще,_ радуйся: ежели я командир, стало быть, успех обеспечен. Тебе прямая выгода — покоптишь белый свет еще несколько лишних дней.
— Мне все едино… — хрипло выдавил гауптшарфюрер.
— Врешь, эсэсман! Я ведь насквозь тебя вижу в отлично понимаю, что ты задумал. Но заруби себе на носу: Мишку — Жареного еще ни один немец в Харькове но объегорил. Ни один! Правда, застрелить пытались, в том числе ты две пули мне всадил.
— Первый раз тебя вижу!.. — испуганно шатнулся Кортиц.
— Ты меня первый, а я тебя — второй. И, думаю, последний. Или, может, забыл как достреливал наших раненых под окнами больницы? Нынче весной. Ну, вспомнил?
Гауптшарфюрер дернулся, привстал, потом снова сел — нервы у него явно сдавали. Значит, эти мстители следили за ним давно, еще с марта… И вряд ли теперь упустят, уж слишком длинный хвост намотали. Вот от чего, оказывается, бешеная злоба в глазах этого парня с пошкрябаннои обожженной щекой!
Но все-таки надо держаться любой ценой, а главное — сохранять спокойствие. В конце концов, выигрывает тот, у кого окажется больше выдержки, самообладания. Ведь не он, а они приняли его план, он их должен вести по темным улицам средь развалин и пожарищ. Так что еще неизвестно, кто у кого в руках…
— Я исполнял приказ, — заученно буркнул цугфюрер.
— Приказ?! — взбеленился, прыгнул с перил Миша. — Это ты у немцев научился, продажная шкура? Запомни: предателям не дают приказы, предатель продается один раз, а уж потом просто гадит, выворачивает наизнанку свою черную душу. Смердит, покуда, как тифозную вшу, его не приберут к ногтю.
— Я присягал…
— Ты, гнида, присягал?! Да ты присягаешь в каждом солдатском сортире! — Без замаха Миша чуть было не опустил пистолетную, рукоятку на шляпу, но, как и недавно в комнате, руку его цепко перехватил Слетко.
— Кончай треп, командир! Надо действовать.
А Миша уже улыбался, показывая свои железные зубы. Поразительная была у него натура: огонь и лед рядом. Без всякого перехода и без наигрыша.
Стоявший в тени молчаливый Микола Зайченко неожиданно пошутил:
— Веселый у нас командир! Бравый. Боевую речуху толкнул.
— Правильно, Микола, — отозвался Миша. — Это и была моя речь перед боем. Только но для вас, а для него, для эсэсмана, — вы же давеча не давали мне рта раскрыть. А он вот начуфырился, я же чувствую. За дурачков нас принимает. — Он махнул с крыльца на землю и пальцем резко снизу ударил но подбородку Кортица, поднимая эсэсовца со ступеньки. — Ты все понял, герр гаупшарфюрер? И еще специально для твоего сведения: воевать сегодня будем грамотно, умно и смело. Как положено действуют две группы — группа захвата и группа прикрытия. В каждой по четыре человека. Начнем по моему сигналу.