Услышав ответ, Крюгель криво усмехнулся.
— Он матерится, штандартенфюрер.
— А что это такое?
— Это непереводимое, но очень грязное ругательство. С упоминанием бога, вашей матери и всех ваших родственников.
— Доннер веттер! — удивился Бергер. — А этот мерзавец, наш штатный переводчик, уверял меня, что это какое-то азиатское заклинание. Ну что ж, придется ответить на оскорбление этому паршивому недоноску.
Штандартенфюрер вынул из чемодана хлыст — стальной тросик, обвитый кожей, шагнул вперед, пошатываясь и прикидывая расстояние и… замер с поднятой рукой — во дворе, совсем рядом, грохнул выстрел.
Он успел обернуться к окну, вместе с дребезгом стекла в комнату вошла автоматная очередь — Хельмут Бергер, словно бы переломившись, медленно осел и упал к ногам пленного.
Погас свет, взрывы гранат во дворе вспыхивали частыми огненными языками, захлебываясь, трещали автоматы, на втором этаже из кабинета Бергера басовито и солидно застрочил пулемет.
Под окном что-то взорвалось, загорелось, комнату залил густой багровый свет. В отсветах пламени силуэт пленного был четко виден на фоне белой двери, пули секли штукатурку со стен, а русский стоял в рост, смотрел в окно, широко распахнув глаза. Крюгель, вспомнив про стальную цепочку, метнулся к двери, освободил руки пленного и крикнул ему в лицо:
— Ложись!
И тут же почувствовал ошеломляюще сильный удар в плечо. Падая, он решил, что это, наверное, русский разведчик толкнул его, однако, уже очутившись на полу, понял, что ранен.
Русский, стоя на четвереньках, торопливо вынимал пистолет из кобуры штандартенфюрера Бергера. Он улыбался, и странно, жутко было видеть его лицо, окровавленное, окрашенное зловещими багряными бликами, темный провал рта без единого зуба…
Крюгель машинально сунул руку за борт мундира, чувствуя липкую кровь и нащупывая в кармане вчетверо сложенную схему минирования, его личную рабочую схему, о которой не знал никто, даже Бергер. Это прикосновение будто встряхнуло, сразу отрезвило его. Он вдруг совершенно ясно понял, что между пленным русским разведчиком и секретной инженерной схемой все эти дни существовала невидимая, но очень прочная, почти всесильная связь, и к этой связи сам оберст Крюгель был только причастен, сам зависел от ее магически-необъяснимых фатальных проявлений.
Он должен был сейчас сделать то, что, может быть, помимо его воли, было предопределено судьбами тысяч людей с их жизнью и смертью, судьбами и законами войны. И даже, он это не исключал — велением самой справедливости.
— Слушай, солдат! Возьми! Это план минирования города. Уходи и доложи своему командованию. Пробирайся на Лысую гору. Иди направо по коридору, там, в тупике, дверь. Ключ от нее — на столе.
Пленный без удивления принял бумагу, быстро упрятал ее за пазуху. Потом склонился над Крюгелем, приподняв ему голову, вгляделся все тем же распахнутым взглядом, в котором горела колючая пристальность одержимого.
— Я узнал тебя… Еще тогда узнал! Ты наш. Верно, ты ведь наш?
— Нет, я не ваш, — резко сказал Крюгель. — Я немец. И делаю это только ради Германии. Беги!
У Крюгеля еще хватило сил выбраться в коридор и проползти там несколько метров — ему хотелось лично удостовериться, что пленный разведчик благополучно ушел.
Перестрелка стихла. Пахло порохом, на лестницах топали кованые каблуки, мелькали желтые пятна карманных фонарей. Кто-то истошно орал во дворе: «Оберст Крюгель!»
Оказалось, его разыскивал прыщавый унтершарфюрер, тот самый, что конвоировал ночью пленного русского разведчика.
— Буземан?
— Яволь, герр оберст! Вы живы? — обрадованно гаркнул эсэсовец. — Сущий ад, герр оберст: штандартенфюрер убит, за вами тоже шла охота.
Он приподнял Крюгеля, прислонил к стене, не проявляя, впрочем, особого участия. Дескать, ранение не серьезное, слава богу, легко отделались.
— Охота за мной? — удивился Крюгель.
— Так точно! Там, во дворе, уложена вся диверсионная команда этих ночных дьяволов. Среди них был один из наших — гауптшарфюрер. Они захватили его в качестве поводыря. Так вот он сообщил, что охота была организована именно на вас.
— Не может быть… — болезненно поморщился Крюгель. — Наверняка он путает, допросите его еще раз.
— О ля-ля! — присвистнул эсэсовец. — К сожалению, это невозможно, герр оберст. Он тоже уже мертв. А мертвых, как известно, допрашивают только архангелы. Потерпите еще минут пять, я побегу за санитарами.
…В окнах на уцелевших стеклах появилась тусклая желтизна, над цементным полом тянул сквозняк — начинался рассвет.