— Куды их теперича? — озорно крикнул кто-то из возчиков. — Али на колбасу?
— Дурак! — Корытин погрозил кулаком остряку. — Чтоб ты подавился той колбасой.
Он тщательно продезинфицировал руки, помылся и выглядел по-обычному бодрым, даже довольным, чего впрочем, не пытался скрывать.
— Слава богу, отделались! А то ведь пряма беда: неделю в конюшне стоят сапные лошади, а комиссию не соберешь. Так можно совсем остаться без тягловой силы.
Денисов с трудом сдерживал неприязнь. Противным ему были и холеная борода Корытина, и его сильные загорелые руки, и довольная ухмылка. Конечно, заведующего конным двором можно понять: избавился наконец от нависшей угрозы. Но нельзя же радоваться столь откровенно, нельзя же плевать на судьбу лошадей, которые вместе с людьми перекромсали тут гору, вывезли сотни тонн разных грузов.
Выбраковочный акт Денисову не понравился. Он читал его долго и трудно (забыл в парткоме очки), потом еще несколько минут раздумывал, глядя на обреченных лошадей, понуро стоявших в углу загона.
— Написано не по-деловому, не по-человечески, — сказал он, возвращая фельдшеру бумагу. — Нельзя так писать: «подлежат расстрелу».
— А как же иначе, Михаил Иванович? Это формулировка вышестоящих организаций. Вот пожалуйста. — Ветеринар обиженно полез в портфель, вытянул оттуда зеленую папку. — Имеется типовой акт, утвержденный райземотделом. Тут прямо написано: «Лошади, списанные по причине остроинфекционных заболеваний, подлежат расстрелу». Читайте.
— Ничего я читать не буду, — хмуро, но спокойно сказал Денисов, — и не нужно тыкать мне указания райземотдела. Надо иметь свою голову на плечах. Эти лошади три года трудились на стройке плотины, а ты их приговариваешь к расстрелу. Ты понимаешь политическую суть вопроса?
У фельдшера от испуга отвисла челюсть. Машинально зажав портфель между ног, он снял очки, стал зачем-то усердно протирать их, растерянно и близоруко щурясь.
— А как же… А что же написать?
Члены комиссии озадаченно молчали: каждый понимал — парторг сказал истинную правду. Но как быть в таком случае с больными лошадьми? Ведь необходимо законное основание, а им может быть только акт. Евсей Корытин боком подошел к ветеринару, покосился цыганским своим глазом на акт, хмыкнул, дескать, думайте или решайте, а дело все равно сделано.
— Возьми да напиши: «подлежат уничтожению». Например путем отравления ядом. И дело с концом.
— Лошадей не травят, — раздраженно оказал фельдшер. — Это не какие-нибудь собаки. Лошадей только расстреливают.
Слово неожиданно попросил дед Спиридон, включенный в комиссию как бывший кадровый работник конного двора — знаток лошадей и шорник. Подошел поближе к парторгу, надавил на свою «говорильную кнопку».
— Зазря спорите, люди добрые. Ей-бо, зазря! — Спиридон пощупал акт в руках ветеринара, потер меж пальцами, как новенький рубль. — Бумага хорошая, умная. Только жалости в ней нет, вот незадача.
— Это тебе не больничный лист. — Ветеринар ревниво высвободил акт из заскорузлых пальцев Спиридона. — Это официальный документ.
— Вот, вот, я и говорю. Вы бы допрежь того как энту бумагу писать, у людей спросили: а кто стрелять будет? Ведь не найдете нипочем. Да я, слышь-ка, за тыщу рублей лошадь застрелить не соглашусь.
— Чепуху мелешь, дед! — солидно вмешался Корытин. — Желающих будет сколько угодно, ежели заплатить. Вон те же конюхи и возчики возьмутся.
— А ты их спроси, спроси? — кряхтел, подначивал Спиридон. — Как торкнешься, так и трекнешься.
Корытин вопросительно поглядел на парторга: может, сходить к мужикам, поговорить? Денисов не возражал, хотя предложение старика шорника не имело существенного значения — главное-то все равно еще не решено.
И только когда Корытин вразвалку направился к возчикам, он вдруг почувствовал сильное беспокойствие и понял серьезность ситуации. Комиссия тоже приумолкла в ожидании: найдется или не найдется человек, способный застрелить полтора десятка лошадей? Нет, это был не праздный интерес…
Конечно, как ни говори, а конь — та же домашняя скотина, вроде овцы или коровы. Ведь на что корова близка крестьянину — и кормилица, и поилица, а режут на мясо.
И все таки конь есть конь — далеко не каждый осмелится поднять на него руку…
Ну да — так оно и есть: отказываются наотрез, машут руками, отплевываются. Хотя нет, предложения, кажется, не оправдались: какой-то белоголовый парень в сиреневой майке перемахнул через прясло, и вот вдвоем с Корытиным они уже шагают к ним. Кто такой выискался?
— Гошка Полторанин! — с досадой прошипел дед Спиридон. — Ну этот и тетку родную на сучок вздернет, отпетый обормот.