Комендантша показала: сперва крути вот эту ручку, опосля снимай трубку, прикладывай к уху и говори «але», чтобы, значит, тебя там услыхали. Ну, а дальше…
— Дальше я сама знаю. Спасибо! — нетерпеливо перебила Фроська, шмыгнула в затруднении носом. — Слышь-ка, Ипатьевна… У тебя вон, гляди, коты на двор просятся, двери скребут. Поди приспичило им?
— Да уж пойду прогуляюсь, — поняла намек комендантша, неодобрительно покачала головой: до чего ушлая девка! Набросила полушалок на плечи: — Ты полегче крути, не поломай машинку — я за нее головой в ответе.
Фроська с детства ненавидела кошек, когда-то ей, девчонке-батрачке, доводилось в драке отбирать у хозяйского кота лакомые куски со стола. Однако сейчас она, пожалуй, впервые в жизни с нежностью проводила взглядом торчащие у порога кошачьи хвосты. Тут же принялась крутить телефонную ручку.
— Але, але! — прокричала она в трубку, чувствуя, как быстро потеют пальцы, сжимающие гладкую деревяшку. — Але, я говорю!
— Коммутатор слушает. — Женский голос прозвучал cуxo и равнодушно.
— Мне Вахромеев нужон. Который председатель сельсовета.
— Не кричите, я слышу. — трубка зашелестела, два-три раза тренькнула и опять бесцветный голос: — Сельсовет не отвечает.
— Дайте мне Вахромеева! — упрямо, сердито повторила Фроська.
— Хорошо. Постараюсь найти.
«Вот то-то и оно, — отметила Фроська про себя. — С ними надо говорить построже, они все тут такое любят». Подумав, добавила в трубку:
— Ищи давай. Быстренько!
Вскоре трубка заговорила, и, к немалому удивлению, голос опять был женский, только другой — чуть дребезжащий и вроде бы заспанный.
— Квартира Вахромеева слушает.
— Квартира? — опешила Фроська. — А ты кто будешь?
— Я жена Вахромеева.
— Вот те раз… — Фроська отняла трубку от уха, поглядела на нее изумленно-испуганно. — Жена… Учительница, что ли?
— Она самая. Другой у него нет.
— Да уж конечно, — вздохнула Фроська, — так-то оно так…
— Ну говорите, что вам нужно? — с досадой и раздражением спросила жена. — Что ему передать?
— Ничего не надо передавать. Он где?
— Уехал на лесосеку и вернется поздно. Завтра с утра будет в сельсовете. Можете его там увидеть.
— Его-то я увижу… — в медленном раздумье, словно размышляя вслух, проговорила Фроська. — Да вот хотелось бы увидеть тебя, какая ты есть…
— Меня? — вскрикнула трубка. — Зачем? Кто это говорит?
— Да кто говорит — обыкновенная баба в юбке…
— Что за глупости? Что все это значит?
— Ладно, ладно, ты не кипятись. Я ведь так, про себя говорю — оставляй без внимания. Ложись-ка спать: утро вечера мудренее…
Фроська долго гуляла по ночной улице, сидела на камне у берега Шульбы, слушала глухое бормотание воды. Усмехаясь, вспоминала телефонную трубку: а ведь напугалась учительница… Другой, говорит, жены у него нет. Ну, это еще поглядим…
На душе было легко, покойно-радостно и немножко стыдливо, словно она сделала нелегкое, очень необходимое дело, не совсем честно сделала, обманув кого-то при этом. Может быть, даже самое себя…
Один из котов Ипатьевны все время крутился рядом, терся о ногу, щекотал вздыбленным хвостом, игриво кусал суконные казенные тапочки. «Экий варнак! — подумала Фроська. — Противный, а ласковый. Надо будет завтра разглядеть, какой он из себя да кличку спросить у Ипатьевны».
Утром, собираясь на работу, Фроська долго не могла найти свои кержацкие бутылы. Видать, их выбросили или припрятали куда-то вернувшиеся поздно с гулянки девчата, из тех, которые не терпели дегтярного духа. Бутылы помог найти Фроське вчерашний друг — дымчатый кот с белым колечком на хвосте. Он повел Фроську по коридору во двор, спустился по ступенькам и ткнулся носом прямо в подкрылечные дверцы. Там, на старых метлах, и лежала просмоленная Фроськина обувка.
9
Вахромеев к Кержацкой пади подбирался давно, крепкий был орешек, с ходу не раскусишь, не угрызешь. С переселением он явно затянул, хотя решение на этот счет состоялось еще в прошлом году.
Кержацкая падь — проросток Черемши, давнее ее корневище. Тут первое семя проклюнулось, тут когда-то легли бревенчатые венцы первого кержацкого сруба. Именно здесь свил свое гнездо троеглазовский раскольничий скит, пришедший с низовьев Бухтармы, а уж потом, много позднее, появилось Приречье, понаехали скобари-переселенцы, прилепилось и новое название — Черемша.
Даже стройка с ее адскими машинами, сотнями пришлых рабочих, кореживших заповедную Адамову землю, не очень-то встряхнула Кержацкую падь, может быть, только потревожила столетнюю медвежью спячку. Десятка три парней да с дюжину девок ушли-таки на строительство, соблазнились новой жизнью, «кином, вином да табаком», как говаривали-брюзжали старики.