Завидев около избушки человеческую фигуру, инженер обернулся к Корытину, веско поднял палец:
— Предупреждаю, Корытин: все разговоры здесь веду я. Не вмешивайтесь, понятно? А если и вам что-то надо будет сказать, дам об этом знать.
Корытин скривился, презрительно сплюнул, но промолчал.
Хариусовую уху варили прямо на берегу, на обкатанном гранитном галечнике. Дед Липат, стараясь услужить высоким гостям, часто шуровал в ведре деревянным повойником, сошвыркивал обжигающее варево, вкусно чмокал и все подбрасывал «для кондиции» разные травы-корешки. Гошка шуровал костер, попутно похваляясь своими заботами-бдениями: вон их сколько лошадей на ноги поставлено, а ведь за каждой присмотр да ласка требуются! Шилов лениво слушал, нежился на солнышке, удивленно размышлял, наблюдая за Корытиным, храпевшим в тени в обнимку с лохматым и дряхлым хозяйским псом: необъяснимо терпимой оказалась собака! Обычно они не переносят водочного запаха.
Впрочем, как только дед загремел ведром, выливая уху в большую миску-долбленку, Корытин тут же проснулся, достал из-за голенища ложку и, конечно, отполированную до блеска алюминиевую солдатскую флягу.
— Облагородимся до маленькой, граждане товарищи! По случаю знаменитой Липатовой ухи.
— Не гоношись, — строго сказал дед, — и зелье свое убери, спрячь. Токмо дураки да христопродавцы водку пьют перед ухой. Это ровно что мед дерьмом запивать.
— Верно, дед, — поддержал Шилов. — В ухе вкус — главная прелесть. А водка, она одуряет: ни вкуса, ни запаха не почувствуешь.
— Ты тоже хорош. — Дед в упор уставился на Шилова единственным глазом. — Юлишь да тары-бары разводишь сладкие. А у самого умысел на душе — по глазам вижу. Говори, с чем приехал, чего замыслил?
Заржал Корытин, нахально подмигнув инженеру: что, дескать, шеф, схлопотал по морде? Это тебе не в директорском кабинете важничать.
Шилову пришлось проглотить пилюлю: не станешь же связываться с полоумным стариком, мнящим себя кержацким пророком-ясновидцем.
— Ты не так меня понял, дедушка, — сдержанно произнес инженер. — А приехали мы действительно по делу. Только дело это не к тебе, а вот к нему, к твоему внуку.
— Никакой он мне не внук, басурман этакий, — отмахнулся дед.
— Не заводись, дед, — подал голос Гошка Полторанин. — Не на ту ногу нынче встал, что ли?
Уху хлебали молча, подолгу дули на деревянные ложки, потели, кряхтели — дед наварганил в ведре нечто острое, дерущее горло. Да и соли, пожалуй, явно переложил. Все деликатничали, стараясь не сталкиваться грубострогаными ложками, только Корытин, не церемонясь, вылавливал хариусов, мигом обсасывал их, а кости и головы совал сидящему рядом псу.
После ухи он все-таки не выдержал, налил себе из баклажки, выпил и, отдуваясь, сказал:
— Мы твоего Гошку, дед, именными часами наградили, а ты кочевряжишься.
— За награды платить надобно, — сказал Липат.
— Ну ты даешь, старик! Он заработал эту награду, понял? Вон сколько лошадей выходил!
Дед задумчиво посмотрел на табун, побурчал себе под нос, и Шилов решил перехватить нитку разговора:
— А теперь есть мнение выдвинуть товарища Полторанина на новую работу. Более ответственную.
— Эко понесло-поехало! — Дед хихикнул, тряхнул седыми космами. — «Ответственную!» Да его пороть еще надобно, страмца непутевого.
— Но-но, дед! — вскочил рассерженный Гошка. — Ты меня перед людями не позорь! Я не какой-нибудь шаромыжник, а рабочий человек. И ежели чего добился, так только своими руками, мозолями личными. И ты, дед, не встревай, коли меня заслуженно выдвигают. — Устав от такой длинной речи, Гошка передохнул, почесал затылок и спросил, переводя взгляд с Корытина на Шилова: — А куда выдвигают-то?
— Да вот хотим предложить тебе должность стрелка военизированной охраны, — сказал Шилов. — Парень ты надежный и стреляешь, говорят, отменно.
— Это уж точно, — солидно подтвердил Корытин и поболтал перед ухом баклажкой: много ли осталось?
— Я лошадей люблю, — вздохнул Гошка. — Такое дело.
— Вот и хорошо. Мы тебя как раз и определим в конный патруль.
— Денег-то сколь положите?
— Оклад двести рублей. Плюс бесплатная форма да еще надбавка за ночное дежурство.
Гошка в раздумье шмыгнул носом, посмотрел на деда: что посоветуешь? Однако дед равнодушно ковырял палкой в угольях, будто и не слышал разговора. Прижмурившись, Гошка представил себя в новенькой темносерой форме с зелеными петлицами, в фуражечке набекрень, в надраенных хромовых сапожках. И конечно, при часах… Представил, как охнет и обомлеет пышногрудая Грунька, как прижмется к плечу простоволосая, пахнущая духами…