Свой вклад в обновление облика города вносил также городской совет, выкупавший здания, которые желал снести. В результате крупнейшей из таких операций был создан Парламентский тупик, теперь — Парламентская площадь, расположенный между собором Святого Жиля и зданием парламента. Там удалось разместить конную статую Карла II, выполненную из свинца в полный рост — древнейший памятник подобного рода в Британии. Перестройка города не всегда предполагала масштабные изменения; городской совет был доволен уже тогда, когда удавалось освободить небольшие участки на задворках Хай-стрит, окруженные высокими стенами; подняв голову, можно было увидеть разве что клочок неба, который тем не менее был хоть каким-то спасением от тесноты. Неподалеку от Лаунмаркета, в тупике Броуди располагались сразу два таких дворика, обладавших определенными архитектурными достоинствами; и сегодня это место остается «с южной стороны самым колоритным из эдинбургских тупичков. В северной части особняка [Римского орла] расположена башня с лестницей и фронтонами, ее украшенный рельефами дверной карниз поддерживает круглую башенку, на которую опираются выстроенные еще выше эркеры».[188]
В 1674 году городской совет объявил, что освобождает от налогов на семнадцать лет каждый каменный дом, который будет построен на месте снесенного деревянного; с 1677 года было запрещено строить новые дома с деревянными или соломенными крышами. Новые каменные дома зачастую следовали экзотической моде на «пьяццы» (как в Эдинбурге называли сводчатые галереи-аркады) в нижних этажах фасадов. Это давало возможность делать верхние этажи большими по площади — принятые тогда законы, регулирующие ширину улиц, распространялись только на первые этажи. Зная о том, какую огромную роль в шотландской архитектуре позднее сыграл палладианский стиль, так и хочется увидеть в этом ранее влияние Палладианской базилики в Виченце с ее изящной колоннадой, или даже построенного еще ранее Палаццо ди Венеция в Риме, который видело гораздо больше шотландцев; другим возможным образцом мог послужить дворец Вогезов в Париже. Во всяком случае Королевская миля приняла более внушительный вид, сегодня почти полностью утраченный, за исключением разве что доходного дома Гладстона на Лаун-маркете, построенного немного ранее. Возможно, именно он является образцом и совершенно точно — единственным сохранившимся зданием с аркадой (кроме агрессивной современной имитации, построенной в Кэнонгейте по проекту Бэзила Спенса). Королевская миля, застроенная домами с аркадами, являла собой прекрасное зрелище; представить его себе теперь тяжело, если только мы с вами не отправимся на Хай-стрит в Элгин (графство Морэй), где еще частично сохранилась улица в этом духе, построенная в подражание столице.
Для продажи застройщикам городской совет выделял участки, не всегда совпадавшие со средневековой разметкой. Это делалось, в частности, для того, чтобы на больших по площади участках создавались более вместительные здания. По мере того как на склоне Замковой скалы селилось все больше и больше людей, доходные дома становились поистине гигантскими. Самый высокий из них, так называемый Вавилон, со стороны Каугейта поднимался вверх на четырнадцать этажей — «огромная куча горючих материалов», которой суждено было вспыхнуть в великом пожаре 1700 года.[189] Одновременно продолжалось и строительство низкопробных домов из бросовых материалов, но предпринятые городским советом меры скорее поощряли постройку более долговечных и элегантных доходных домов, как, например, в Милнс-Корте, построенном в 1690 году на противоположной стороне Лаунмаркета. Квартиры там состояли из пяти-шести шикарно обставленных комнат, а некоторые и из дюжины. Мода на высоту принесла с собой социальное расслоение в стенах каждого отдельно взятого дома. Богатые жили на средних этажах высоких доходных домов; бедные — либо на первых этажах, поближе к шуму и вони улиц, или на верхних, куда приходилось подниматься по длинной лестнице.
Благоустройство на этом не остановилось. Один из вольных горожан подарил городу лебедей, чтобы они плавали в озере Нор-Лох, тем самым его украшая. Должно быть, недолго они оставались белыми. Городской совет запретил забивать скот на задних дворах и переместил бойни на берег озера. Кровь, сочившаяся в жидкую грязь, и потроха, усеивавшие загаженный берег, служили подходящей питательной средой для живности гораздо менее привлекательной, чем лебеди. Вообще, едва ли можно было рассчитывать на повышение качества жизни, не добившись прежде чистоты; а на чистоту не приходилось рассчитывать в отсутствие достаточного количества чистой воды. Наконец городской совет занялся водоснабжением. В 1672–1675 годах были проложены свинцовые трубы, шедшие от родников Комистона под холмами Пентланд к пяти (а позднее десяти) цистернам, расположенным внутри городских стен. Городской совет весьма гордился этим свершением, если судить по тому, с каким вниманием и щедростью он подходил к сооружению колодцев, где люди набирали воду. Один из них до сих пор стоит на Уэст-Боу. Он был создан по проекту ни много ни мало Уильяма Брюса и Роберта Милна, с пирамидообразной крышей, снабженной выгнутыми скатами, и классической вазой сверху. Увы, не успели эту систему водоснабжения толком построить, как она пришла в негодность во время необычно жаркого лета. Фактически город оставался без водопровода до 1676 года. Однако всего через пару лет воды в городе стало столько, что ее хватало и для вечно испытывавших нехватку пивоварен Кэнонгейта и даже для заключенных-ковенантеров в монастыре Грейфрайерс. Возможно, тогда город наконец-то стал немного чище. Нечистоты производились его жителями поистине в промышленных масштабах; их продавали с аукциона фермерам из Лотиана, и те увозили полученные удобрения на поля в телегах. Это привело к поразительному повышению урожайности, однако, поскольку полученная сельскохозяйственная продукция продавалась в том же городе, образовывался порочный круг.[190]
188
J. Gifford, C. McWilliam and D. Walker.
190