Жителям Эдинбурга не было дела до высокой политики: они ненавидели Унию. Пока в парламенте обсуждали договор между двумя странами, на улицах что ни день вспыхивали бунты. Лидер националистической оппозиции, герцог Гамильтон, часто подстрекал народ к мятежу, проходя по Королевской миле. Вокруг него собиралась неспокойная, но все еще благодушная толпа, крича: «Благослови Боже вашу светлость за то, что вы стоите против Унии, защищаете вашу страну», и тому подобное. Распалив в себе патриотизм, они теряли благодушие, если им случалось заметить карету герцога Куинсберри, лорда верховного комиссара королевы Анны, который и продавил идею Унии. Он проносился по улице галопом, с верховой охраной впереди и пыхтевшими позади лакеями, причем последние становились при этом мишенью для зевак, которые бросали в них камни, а также «всевозможные оскорбления, упреки и знаки презрения, которыми имели наглость их осыпать». В данном случае выражение «знаки презрения» служит еще одним эвфемизмом для обозначения экскрементов, лежавших тут и там в переулках и тупичках, которые приходились очень кстати, когда хотелось швырнуть ими в должностное лицо.[218]
Когда в Эдинбург в октябре 1706 года прибыл Даниэль Дефо, тайный агент английского правительства, брожение в обществе сулило крупные неприятности, а, как он сам говорил, «шотландская толпа — наихудшая из всех». Как-то вечером толпа по своему обыкновению приветствовала Гамильтона, шедшего вниз по Хай-стрит. На сей раз на обратном пути толпа забросала камнями городскую гвардию и побила стекла в домах. Дефо писал: «Меня предупредили, чтобы я поберегся и не появлялся на улице». Поднимаясь по лестнице, он слышал, как в кучке громил говорили: «Вот один из английских псов».
Той ночью толпа попыталась вломиться в апартаменты сэра Патрика Джонстона, лорд-мэра и политика, стоявшего за Унию. Как писал Дефо, «толпа поднялась по лестнице к его двери и принялась взламывать ее кувалдами, но, похоже, не преуспела». Отважный лорд-мэр предоставил разбираться со всем своей жене. «Его испуганная супруга распахнула окно, держа в руке две свечи, чтобы ее можно было сразу узнать, и закричала: „Ради бога, позовите охрану!“» Проходивший мимо аптекарь увидел, что она оказалась в беде, и пошел в караульное здание, находившееся посередине улицы. Офицеры отнеслись к делу весьма безразлично из страха перед толпой. Дефо воспользовался возможностью проскользнуть в собственные комнаты, и все же беспорядки были еще далеко не закончены: «На улице я был недолго, но успел услышать страшный шум и увидеть огромную толпу, шедшую вверх по Хай-стрит с барабанщиком во главе. Они сквернословили и кричали: „Шотландцы встанут как один! Нет Унии, нет Унии! Английские псы!“ и так далее». К тому моменту переполох охватил весь город, и везде загасили огни, боясь спровоцировать акты вандализма. Городскую гвардию «оскорбляли и забрасывали камнями на месте». Это продолжалось несколько часов. «Шотландцы — бесчувственный, непокорный и ужасный народ», — заключил Дефо.[219]
И все же они не смогли остановить подписание договора. Когда этот договор 1 мая 1707 года вступил в силу, Эдинбург был подавлен. Старший сын Куинсберри, Джеймс, устроил в семейной резиденции в Кэнонгейте небольшое празднество с торжественным обедом. Этот наследник титула и земель, которые ему в итоге так и не разрешили получить, страдал гигантизмом и был помешан на убийствах; его постоянно держали под замком. В отсутствие отца, уехавшего по случаю подписания договора в Лондон, Джеймсу удалось вырваться на свободу. Он поймал и убил поваренка, а затем зажарил его на вертеле. Когда он сел за свою кошмарную трапезу, преступление было раскрыто. Народ говорил, что такой сын — Божье наказание герцогу за ту роль, которую тот сыграл в подписании договора об Унии. В остальном же событие было отмечено лишь несколькими формальностями. Утром колокола собора прозвонили мелодию «К чему мне грустить в день моей свадьбы?», пушки замка дали залп. И только.[220]
Праздновать Эдинбургу действительно было нечего. Уния означала, что правительства Шотландии более не существует, а правительство было одной из двух движущих сил экономики города. Другой была торговля, но она сильно пострадала и фактически замерла во время гражданских войн и оккупации страны Кромвелем. Хотя ей и удалось впоследствии немного оправиться, внешние силы продолжали препятствовать. При Якове IV у Шотландии и Англии успел сложиться общий рынок, однако ко времени правления Карла II англичане опять решили выдавить шотландцев. Между странами Европы в целом росли соперничество и враждебность. В мире коммерции состояние вечной войны нашло отражение в политике меркантилизма, которая включала в себя протекционистские меры в отношении собственных коммерсантов и, где это было возможно, борьбу с зарубежными конкурентами. Здесь можно заметить, что именно этим эдинбургские купцы всегда и занимались. Однако Эдинбург (и Шотландия) представлял собой лишь крошечный элемент системы международной торговли. Когда тем же оружием обзавелись более крупные города и страны, у меньших не осталось никаких шансов.