Но хотя Карлейль и не смог оставаться членом секты бюргеров, он всегда почтительно относился к кальвинистской Шотландии: «Страна, где весь народ охвачен, или даже хотя бы однажды был охвачен, беспредельной религиозной мыслью, сделал шаг, который уже невозможно вернуть. Мысль, сознание, ощущение человека, как обитателя Вселенной и создателя вечности, проникла и в самые простые сердца». Шотландцы пришли к почитанию Бога через свой разум, а не через ощущения или чувства, как другие племена: «Мысль в такой стране может изменить форму, но не может уйти; в этой стране возникло мыслящее большинство, и некоторое одухотворенное сословие, готовое на любой посильный человеку труд, останется здесь и не сдастся». Не удивительно, что у Карлейля даже в студенческие годы вызывали протест те формы, которые мысль обретала в безбожных проявлениях эпохи Просвещения. На университетских лекциях «незанятые юные умы наполняли многословными рассуждениями о развитии видов, о темных веках, предрассудках и тому подобном». Но это учение показалось Карлейлю слишком самодовольным в либеральном соглашательстве и поверхностной телеологии. Оно не могло напитать его духовно. Более того, Просвещение, по крайней мере позднее шотландское просвещение, из-за своей ограниченности и самодовольства стало невыносимо. Лондон также не решил его проблемы.[323]
Потеря Карлейля была весьма ощутима для города, но Эдинбург смог жить и без него. В одном отношении город мог бы порадовать великого социального критика того времени. В отличие от других городов Шотландии или Британии, он не пострадал от последствий промышленной революции. И все же быстро рос. На протяжении XIX века население выросло в четыре раза и превысило 400 000 человек к переписи 1911 года (затем ситуация изменилась, рост замедлился, и население так и не достигло полумиллиона). Площадь города, в результате семи переносов границ, увеличилась втрое. Дело было не только в том, что из-за перенаселенности центра стали развиваться прилегавшие к нему окраины. Город поглотил и окружавшие его большие открытые пространства: холмы Брейд, холм Блекфорд, холм Корсторфин, холмы Креглокхарт, даже часть холмов Пентленд. Как только появились железные дороги, строительство новых районов началось в отрыве от города, и, отделенные открытыми пространствами, возникли пригороды в Баритоне, Колинтоне и Корсторфине. Территориальные потребности Эдинбурга учитывали будущую урбанизацию далеко за пределами Старого и Нового городов. При этом большая часть зеленых массивов осталась нетронутой или, самое большее, была превращена в поля для гольфа.[324]
Экономические и социальные перемены продолжались, но до конца века столица сохраняла многие черты, проявившиеся в его начале. Эдинбург оставался городом интеллектуалов, представителей либеральных профессий в целом, а также городом, куда поместное дворянство отправлялось вести дела или тратить деньги. Остальная часть населения зарабатывала на жизнь тем, что обслуживала нужды элиты. Это были ремесленники, обеспечивающие изготовление товаров, купцы, ими торговавшие, множество прилежных клерков, целые армии верных слуг, работники, которые рубили дрова и таскали воду, и, наконец, беднота, жившая на то, что оставалось от прочих сословий.
Если не считать того, что значительная часть горожан была образованной, мало чем можно объяснить тот факт, что издательский бизнес и печать стали краеугольным камнем местной экономики. Локхарт замечал, что в его времена английские авторы посылали свои произведения в Эдинбург, тогда как в прошлом авторам шотландским приходилось свои отправлять в Лондон. В шотландской столице работали такие крупные британские издатели XIX века, как Адам и Чарльз Блэки, Уильям Блэквуд, Уильям и Роберт Чамберсы, Арчибальд Констебл и Томас Нельсон; некоторые из этих издательств существовали и в XX веке, до тех пор, пока не были поглощены сегодняшними транснациональными концернами. Экономический рост и социальное развитие способствовали росту спроса на книги во всем Соединенном Королевстве, но одно это обстоятельство не могло сделать одно место более привлекательным для издательства, чем остальные.
323
T. Carlyle. «Sir Walter Scott»,