К концу столетия Эдинбург разрешил не все проблемы, но хотя бы самые насущные из них, и взял передышку. Значительная часть Старого города была санирована или снесена, но никто не хотел уничтожать по-настоящему ценные здания, тем более, что многие, пусть старинные, отлично годились для проживания. Что же нужно сделать?
Предложения, общего свойства и конкретные, внес Патрик Геддес, ботаник, планировщик, социальный реформатор и экономический теоретик. Он стремился одновременно к всеохватности и практичности. Он видел, что некогда цельное сообщество ныне разделилось между Старым и Новым городами. И был готов приступить к восстановлению. Он поселился на Джеймс-корт, поблизости от Хай-стрит, надеясь подать пример среднему классу. Он переделал обсерваторию на Замковом холме в Башню перспективы. Там он установил камеру-обскуру, чтобы представить город целиком и показать взаимоотношения пейзажа, экономики и людей. Трактаты, которые он написал, воспринимаются как расшифровки стенограмм разговоров посетителей, покуда те вглядывались в отражения в стекле:
Редко когда столь глубокий и драматический ряд контрастов можно обнаружить на столь незначительном пространстве. И потому один тип отечественного ума, один тип посетителей видит лишь историческое, романтическую сторону Шотландии; другой тип, другой посетитель, видит прагматическое и экономическое, и это не менее важно. Здесь, в Лотиане, или там, в Файфе, равно как и на Западе, мы имеем экономические области, издавна эгоцентричные и все еще в существенной степени отделенные от прочих, достаточно плодородные, чтобы обеспечить себе пропитание, но климат там вполне суровый, чтобы это пропитание не добывалось без исключительных усилий и исключительной экономики. Высокая репутация шотландских садовников, высокое положение шотландских страховых компаний — не звенья ли это одной цепи? — восходят к древнейшей борьбе человека с природой, к тем же самым крестьянским хозяйствам, к предвидению, проницательности, расчету.[375]
Налицо видение цельности, представление о взаимосвязанности всего. Геддес полагал, что современный мир совершил ужасную ошибку, разделив опыт на области познания и заставляя разум мыслить сходно. По определению каждая область содержится в чем-то большем и не может оцениваться исключительно изнутри: результат такого подхода — смещение перспективы. То же самое с городом — но тут последовательные этапы застройки можно рассматривать как проявления цельности. Значит, искажением перспективы нужно сначала заняться в Старом городе, где городское общество процветало до разделения.
Геддес взялся осуществлять теорию на практике, однако результаты получились сомнительными. Восстановление шло отлично и на Джеймс-корт, и с другой стороны Лаун-маркет, в Ридллс-клоуз. Куда менее успешным оно было в расположенном поблизости доме леди Стэйр. Этот дом привели в порядок радением бывшего премьер-министра, лорда Роузбери, поклонника старого Эдинбурга, собственный величественный дом которого в Долмени находился на окраине города. Но благие намерения разрушились нелепыми идеями о том, как следует выглядеть средневековому зданию: в итоге оно получилось убогим снаружи и внутри. Еще более печальным результатом оказалась реконструкция дома в другом конце Королевской мили, в Уайтхорс-клоуз: «дом столь очевидно фальшивый, что одним своим видом он может переплюнуть… любую голливудскую фантазию».
Геддес понял Эдинбург превратно. Архитектурная гармония города не могла скрыть за фасадами то обстоятельство, что это все же город парадоксов, город тревожно выверенных противоположностей. Роберт Луис Стивенсон первым облек в слова истинную суть Эдинбурга, обнажившуюся при разделении Старого и Нового городов. Упоминание об этом встречается в его «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» (1886). Литературный вымысел основан на факте, на биографии человека с двойной жизнью Дикона Броуди, днем почтенного торговца и гражданского чиновника, ночью грабителя, который ухитрялся держать в страхе весь город. Стивенсон сумел превратить этот сюжет в нечто общее, даже экзистенциальное, в миф современного человека. Увы, декорациями для своей повести он выбрал Лондон — и это разочаровывает. Но Эдинбург все же прорывается: «За углом была площадь, окруженная старинными красивыми особняками, большинство которых, утратив былое величие, сдавалось поквартирно людям самых разных профессий и положений — граверам, архитекторам, адвокатам с сомнительной репутацией и темным дельцам»[376]— чем не описание восточной оконечности первого Нового города? В ту пору лондонские туманы были «глухими», ложились на улицы и скрывали их очень долго, тогда как с туманами Эдинбурга не сравнится никакой другой туман в мире; этот туман словно презирает порывы ветра и стелется по городу, вместо того чтобы разлететься в клочья. Каков же туман в «Джекиле и Хайде»? «Небо было скрыто непроницаемым шоколадного цвета пологом, но ветер гнал и крутил эти колышущиеся пары, и пока кеб медленно полз по улицам… то вокруг смыкалась мгла уходящего вечера, то ее пронизывало густое рыжее сияние, словно жуткий отблеск странного пожара, то туман на мгновение рассеивался совсем и меж свивающихся прядей успевал проскользнуть чахлый солнечный луч». Снова Лондон или Эдинбург? Или так: «Была холодная, бурная, истинно мартовская ночь, бледный месяц опрокинулся на спину, словно не выдержав напора ветра, а по небу неслись прозрачные батистовые облака. Ветер мешал говорить и так хлестал по щекам, что к ним приливала кровь». Это нисколько не походит на английскую луну и английский ветер.[377]
375
P. Geddes. «Edinburgh and its Region, geographic and historical»,
377
R. L. Stevenson.