Ничуть не обескураженные, фонды восстановили после 1945 года свои заморские активы, в некоторых случаях вернув почти половину портфелей ценных бумаг. Финансовых вливаний теперь жаждала шотландская промышленность. Лейборист и депутат парламента от Мотеруэлла Джордж Лоусон жаловался в 1955 году в парламенте, что из Эдинбурга больше денег уходит в Северную Америку, чем в Шотландию. Разумеется, так и было: фонды ведь отвечали прежде всего перед своими акционерами, нежели перед обществом или отраслью местной промышленности. Их цель состояла в получении прибыли. Именно ради этого осуществлялись инвестиции, во всяком случае в Эдинбурге (в Мотеруэлле, возможно, было иначе). Мотеруэлл получил в 1959 году новый сталелитейный завод «Рэвенскрейг». Ныне этого завода не существует, а вот инвестиционные фонды по-прежнему на месте.[444]
Постепенно стали вызревать и новые вызовы. К 1980-м годам стало ясно, что будущий капитализм окажется куда более организованным, чем в прошлом. В Лондоне в результате произошел «Большой взрыв», отмена государственного регулирования, уничтожившая прежние финансовые сети, в которых так уютно жилось. Не остались в стороне и шотландцы, также вынужденные создавать более крупные группировки. Среди инвестиционных фондов лидировали двое предпринимателей, Дональд Марр в Данди и Грант Кокрейн в Эдинбурге. В 1984 году они образовали компанию «Дьюнедин фонд менеджере», базирующуюся в Эдинбурге: Данди банально «кинули», но быстро меняющаяся обстановка не оставляла места сентиментальности. Слияния компаний продолжались, и в новых условиях из Эдинбурга управляли капиталами более чем в 150 миллиардов фунтов стерлингов. Местная знаменитость, Робин Энгус, говорит: «Эдинбург — вовсе не пригород лондонского Сити. Он сам по себе мировой финансовый центр, напрямую связанный с другими мировыми финансовыми центрами, вроде Нью-Йорка и Токио».[445]
В банковском деле тоже произошла консолидация. Ее предшественником стал шумный спор по поводу того, сохранять ли независимость Королевского банка Шотландии. Завтракая 17 марта 1981 года, Александр Флетчер, министр промышленности в министерстве по делам Шотландии, раскрыл газету и прочел неприятную новость — Королевский банк Шотландии согласился на слияние с банком «Стэндард чартеред». Первый был самым крупным банком страны. А второй вообще чужак: пусть и зарегистрированный в Соединенном Королевстве, он почти не оперировал на Британских островах, его интересы затрагивали в основном Азию и Африку. Но не это обеспокоило Флетчера, а невысокая цена слияния, намного ниже себестоимости активов Королевского банка. Хотя после объединения в совете директоров «Стэндард чартеред» должно было оказаться восемь шотландцев, это выглядело слабой компенсацией за перемещение управления шотландским банком в Лондон — а что именно этого будет добиваться новый совет директоров, казалось вполне вероятным.
Будучи человеком компанейским, Флетчер знал на шотландской экономической и политической арене всех, кто обладал хоть каким-то весом. И он выяснил, что знакомые в этих кругах разделяют его тревогу, в том числе и непосредственный начальник, государственный секретарь по делам Шотландии Джордж Янгер, и у него есть соратник даже в Лондоне, новый государственный министр торговли Джон Биффен. Последний выделялся среди твердо выступавших за единую и неделимую Великобританию англичан тем, что относился к шотландцам без враждебности. Фактически он считал, что в рамках действующей конституции можно предоставить шотландцам достаточно автономии, и этого следует сделать, если страна хочет выжить. Чем не повод вмешаться? Флетчер сумел добиться его расположения, и это было важно, так как именно Биффену предстояло решать, позволить ли слиянию идти своим чередом или передать дело в комиссию по монополиям.
444
D. М. C. Donald. «Scottish Investment Trusts»,