Юм не считает нужным сказать что-либо об остальных народах того времени, ни о бриттах, ни о пиктах, ни о гэлах. Союз двух последних племен в конце концов одержал победу над нортумбрийцами, и все же Юм позволяет им появиться в тексте только в виде бесцветных «других обитателей острова». О национальном составе современной ему Шотландии он пишет лишь, что «мы не будем вдаваться в какие-либо подробности такого малоинтересного дела».[46]
Как Юм подходит к историческому событию, явившемуся ключевым для существования всей нации — к войне за независимость? «Если у шотландцев и была до того какая-либо история, которую стоило бы называть историей, кроме той, что они подцепили среди разрозненных фрагментов английских исторических трудов, эти события, какими бы несущественными они ни были, заслуживают упоминания хотя бы постольку, поскольку являются частью истории других государств». Позже автор мимоходом отмечает то, что ранние шотландские летописи были уничтожены во время борьбы с Англией и уничтожались обычно англичанами. Юма-историка это едва ли заботит: «Невозможно, чтобы нация столь грубая обладала бы хоть какой-то историей, о которой стоило бы сожалеть». Так Эдинбург эпохи Просвещения смотрел на Эдинбург средневековый.[47]
А в средневековом Эдинбурге — если быть точным, 18 марта 1286 года — Александр III, король Шотландский, сидел у себя в замке и пил кроваво-красное вино.[48] Он был пра-пра-правнуком короля Давида. Его дед, Вильгельм Лев, правил в течение полувека (дольше, чем какой-либо другой шотландский монарх), с годами становясь все более и более праведным. Его отец, Александр II, стремился к тому, чтобы распространить свою власть на острова и горные районы Шотландии (он умер на Керрере в 1249 году), и поддерживал хорошие отношения с Англией, взяв в жены девицу из тамошнего королевского дома. Александр III вступил на престол в возрасте восьми лет. Вступление на трон ребенка прошло вполне безмятежно, чего нельзя сказать о нескольких подобных случаях в средневековой Англии. В Шотландии XIII века в целом царили мир и благоденствие.
С рассветом 18 марта 1286 года пришел конец и миру, и благоденствию. В тот день в Шотландии было ветрено — обычная северная весна, но для людей суеверных эта буря явилась подтверждением предсказания: настал судный день. Александр III слышал об этом предсказании и смеялся над ним, когда после заседания совета принялся за обед. Покончив с делами, он начал думать о плотской любви, не греховной, так сказать, но супружеской — которой он предавался с молодой француженкой, Иоландой из Дре. Он был женат меньше полугода. Александр оставил свою супругу в королевской резиденции в Кингхорне, на другом берегу Форта. Их разделяли двадцать миль плохой дороги и переправа. В своей семье Александр был последним из оставшихся в живых; прежде у него была жена, Маргарита Английская, два сына и дочь, вышедшая замуж за короля Эйрика II Норвежского. Кровь Александра III теперь текла только в его внучке Маргарите, трехлетней Деве Норвежской, жившей далеко за Северным морем. Шотландские дворяне приняли ее в качестве его наследницы, но и для короля, и для дворян, и для всего народа было бы проще, если бы он смог зачать с новой женой крепенького мальчугана, и как можно скорее — например, сегодня же. Внезапно он решил поехать к Иоланде. Советники отговаривали: разыгралась буря, ночью ожидали буран. Однако политическая необходимость подогрела плотскую страсть, и король отправился в путь в сгущающихся сумерках, в сопровождении всего трех оруженосцев.
Когда Александр III добрался до Долмени, паромщик также убеждал его повернуть назад. Король спросил, не боится ли он, на что этот Харон загадочно ответил: «Я не мог бы пожелать себе лучшей смерти, нежели в обществе сына вашего отца». На землю спустилась тьма; они плыли по бурным водам залива к Инверкейтингу, королевскому вольному городу. Там их приветствовал один из королевских слуг, Александр ле Сосье (Соусник), распорядитель той части кухни, которая занималась приготовлением соусов — он же городской судья Инверкейтинга. Он, в свою очередь, умолял Александра III не ехать, а остаться переночевать в его доме. Шотландцы любого сословия, дворяне, буржуа и крестьяне, уже тогда обращались к своему королю как к равному; это вызывало бы крайнее удивление англичанина более позднего времени. Повар Александр сказал королю Александру: «Государь, что вы собираетесь делать в темноте и по такой погоде? Сколько раз я пытался убедить вас, что езда по ночам не доведет до добра?»
48
G. W. S. Barrow.