К 1500 году Хай-стрит была застроена сплошь с обеих сторон. Земля делилась на лепившиеся друг к другу вплотную участки. На большинстве участков располагалось по несколько строений, одни — впереди, с выходом на улицу, другие — чуть сзади. Выходящая на улицу постройка могла занимать два земельных надела, и тогда проход к заднему зданию представлял собой коридор, шедший сквозь нижний этаж переднего здания насквозь. Эта скученность приводила к повышенной пожароопасности. Деревьев в Лотиане уже почти не оставалось, но сама по себе каменная застройка при такой плотности не могла гарантировать защиту от пожара. Последнее крупное возгорание в Старом городе произошло в 2002 году. Вторая опасность состояла во все ухудшавшемся состоянии санитарии. Раньше за домами имелось место для помойных ям; теперь же земля была застроена сплошь, и людям ничего не оставалось, как выливать нечистоты прямо из окон. Никто не знает, когда впервые был брошен клич «Gardyloo!» (искаженное фр. «Поберегись, вода!») — но он мог возникнуть как раз в этот средневековый период, когда французское влияние было сильным. Люди жили в окружении собственных экскрементов, поэтому болезни были обычным делом. В 1349 году из-за границы пришла Черная смерть; это противоречит любимому представлению шотландцев о том, что чума была послана богом в наказание англичанам. К 1401 году Эдинбург пережил еще три эпидемии, за которыми позднее последовали и другие. Болезни, вплоть до холеры и тифа викторианской эпохи, находили здесь для себя благодатную почву.[79]
Пригороды были привлекательны по нескольким причинам. За городскими стенами, перестроенными в 1450–1475 годах, лежали Кэнонгейт и Каугейт. Кэнонгейт, часть первоначального плана города, начертанного в 1120-х годах, к тому времени был весь застроен. Он процветал благодаря активности монастыря Святого Креста. Короли Шотландии часто использовали гостевые покои монастыря, поскольку замок бывал иногда «со сквозняками весьма неприятен», как сказал поэт-прелат Гэвин Дуглас. Обитель Святого Креста постепенно превращалась в королевскую резиденцию. Для Якова II она была родным домом: здесь он родился в 1426 году, короновался в 1437-м, женился в 1449-м и был похоронен в 1460 году. Яков IV, планируя обвенчаться с Маргаритой Тюдор в 1504 году, фактически изменил основное назначение этого места: теперь это был не монастырь, а дворец — к нему пристроили жилые помещения, галерею, ворота и закрытую для публики часовню. Яков V пошел еще дальше, когда оттеснил романский фасад аббатства, занявшись постройкой нового фасада, напоминавшего башню — сегодня он обращен к Королевской миле. Помещения внутри были не просто уютными, но величественными. Сзади, рядом с монастырем, по периметру квадратного двора были возведены и другие здания — так появился на свет современный архитектурный комплекс Святого Креста.[80]
Если Кэнонгейт стар, то Каугейт молод. Этот район возник в длинной ложбине вдоль крутого южного склона Королевской мили; за ним уклон опять шел вверх. По этой лощине удобно было прогонять скот, содержавшийся в городе, на пастбища и обратно — отсюда и название этого района («Коровьи ворота»). В 1477 году Яков III запретил держать внутри городских стен «любой живой скот, коров, быков»; удалось ли ему избавиться от скота или нет, а название успело закрепиться. Каугейт стал модным кварталом с прекрасными жилыми домами, построенными по восточной стороне. Из них открывался отличный вид на монастырь и сады, тянувшиеся вверх по низкому гребню к югу: монастырь Блэкфрайерс, принадлежавший бенедиктинцам, Грейфрайерс, принадлежавший францисканцам, монастырь Кирк-о-Филд, посвященный деве Марии и принадлежавший августинской общине Святого Креста. Участок окаймляла Флодденская стена, делая все монастыри частью города. Это укрепление в 1513 году казалось необходимым, однако оно огораживало территорию, которую, после исчезновения монастырей, можно было застроить; позднее в том же столетии так и произошло. Зловонный, битком набитый публикой Каугейт будущего оказался совсем другим, нежели цветущий, безмятежный Каугейт прошлого.[81]
Эдинбургу также принадлежал порт Лейт, расположенный в двух милях дальше по склону холма. В 1329 году он представлял собой естественную гавань, однако с прекращением войн поселение, возникшее на этом месте, разрослось. Оно, после того как Берик оказался потерян для Шотландии, уже не имело соперников в торговле в междуречье Тэя и Твида. Оно стало перевалочным пунктом для товаров из обширных районов в глубине острова, прежде всего овцеводческого района Пограничья. В XIV веке через Эдинбург шла треть всей шерсти Шотландии, к середине XV века — половина, а к концу XVI века — почти вся. В абсолютных цифрах экспорт продуктов животноводства вырос в несколько раз, с 44 000 овечьих кож, 29 000 прочих кож и 24 000 шкур в 1499 году до 197 000 овечьих кож, 205 000 прочих кож и 37 000 шкур в 1598 году. Доля таможенных пошлин, уплаченная здесь, за тот же период выросла с 60 % до 72 %. Эдинбург никогда не смотрел на страну, столицей которой являлся, свысока, подобно Лондону или Парижу, ни в политическом смысле, ни в экономическом; однако на тот момент в северном королевстве именно он держал пальму первенства в том, что касалось торговли.[82]
82
M. Lynch, M. Spearman and G. Stell (eds).