Однако на Хай-стрит находилось время и для мирных развлечений, и церковных, и светских, от пестрой суеты рынков до благочестивых процессий в дни памяти святых. Обстановка никогда не была столь опасной, чтобы зеваки не могли быть уверены в том, что не натолкнутся на короля, узнай они его при встрече. Красивый, любезный Яков IV больше всего на свете любил бродить по городу и слушать, что говорят люди. Настоящий правитель эпохи Ренессанса, покровитель искусств и наук, он, возможно, хотел знать, что люди думают о его нововведениях, касающихся городской жизни — или ему просто была интересна жизнь простых людей. Гуманист Эразм Роттердамский, занимавшийся обучением одного из королевских бастардов, вспоминал, что «[Яков IV] отличался удивительной силой мысли, поразительными знаниями во всех областях, несказанной широтой души и безграничной щедростью».
Его сын Яков V унаследовал страсть своего отца к переодеванию. Он был король-«попрошайка», любивший изображать нищего или бродягу. Иногда он попадал таким образом в неприятности. Однажды, когда он один возвращался из Крамонда в Эдинбург, на него напали грабители. Тамошний мельник, Джок Хауисон, спас его, а затем пригласил к себе умыться. Жертва разбойников назвалась йоменом из Балленкриффа, то есть, арендатором королевской фермы около Стерлинга. Он пригласил Джока в королевскую резиденцию в монастыре Святого Креста встретиться с королем; Джок сразу должен был узнать монарха, так как король единственный в зале будет в головном уборе. Когда Джок, принявший предложение, в своей шапке вошел вместе с Яковом во дворцовые покои, все придворные обнажили головы и поклонились. Пораженный Джок уставился на Якова и сказал: «Так, значит, король — один из нас?» В награду он получил в свободное держание ферму Брэхед, прямо у моста в Крамонде, с тем условием, что его потомки будут всегда встречать потомков короля, переходящих через мост, с тазом воды и полотенцем. В последний раз такой прием был оказан Георгу VI в 1937 году. Невозможно определить, насколько более достоверны эти позднейшие легенды о шотландских королях по сравнению с более ранними, уже пересказанными выше. Но они говорят о широко известной традиции непринужденных отношений между монархом и его подданными, которую могла взрастить лишь такая уютная небольшая столица, как Эдинбург.[85]
Стоя в переодетом виде у Креста, король, наверное, подслушивал, что говорят купцы, собиравшиеся, чтобы обсудить потихоньку свои дела и заключить сделки. Но там его скорее всего узнавали: королевский дом и городскую элиту связывала тесная дружба. Поскольку дворянство было столь склонно к анархии и зачастую не имело денег, вольные горожане оказались для государства более полезными и надежными. Вначале безвестные, с середины XIV века они начинают появляться в истории уже под собственными именами. Самым видным из них в то время был Адам Тори, который в Шотландии ведал монетным двором, а также, в перерывах между войнами, был послом во Фландрии, направленным с целью восстановления торговли. Величайшим его вкладом в политику был сбор средств на выкуп за Давида II, организованный совместно с товарищами Адамом Гайлиофом и Джоном Голдсмитом.[86]
В своей среде купцы не были заинтересованы в конкуренции. Напротив, гильдия наказывала тех членов, которые использовали нечестные приемы, например скупали товары до того, как их выставили на всеобщее обозрение у Креста. Купцам приходилось все активнее бороться с конкурентами, не входившими в их узкий круг. Это было отражением все более усложнявшейся экономики города. В XII веке вольный горожанин мог содержать скот прямо на участке, забивал его и разделывал там же, обменивая потом полученное сырье на Хай-стрит или где-то еще. К XV веку купцам уже не приходилось заниматься грязной работой (по крайней мере, в буквальном смысле). Для этой цели имелись ремесленники-профессионалы, мясники и шкуродеры, занимавшиеся скотом, кожевники и ткачи, работавшие с шерстью, каменщики и плотники, возводившие здания и коровники. Как и в других развитых торговых сообществах, возникло разделение труда.
Развитие Эдинбурга шло по тому же пути, что и развитие других городов по всей Европе. Следующий этап также типичен для средневекового общества: мастера стали объединяться в закрытые корпорации. В Эдинбурге они оказались особенно живучими, отдельные пережитки этой системы сохранялись до 1846 года. Когда ремесленники попытались последовать протекционистскому примеру купцов, последние воспротивились — и они обладали для этого достаточной властью, так как из них и состоял городской магистрат. И все же объединение ради общей цели было именно тем, чем занимались они сами. Вскоре купцы поняли, что неумытые мастеровые, если дать им какие-то собственные привилегии, также могут стать столпами общества, что поможет укрепить способность города в целом защищать свои права и продвигать свои интересы. Эквилибристика, необходимая для нейтрализации этих новых соперников по социальной лестнице, до некоторой степени умерила деспотизм элиты.