Разумеется, есть люди, очарованные Италией до такой степени, что видят в хрустящем блине пиццы венец эволюции, а миф об итальянской кухне становится для них мифом о загробной жизни. Эти люди, вернувшись домой, потом все время тоскуют, что итальянские рестораны вне Италии кажутся им несъедобными. У них даже случается натуральная ломка. Время от времени они идут в какую-нибудь московскую или лондонскую тратторию, а потом расстраиваются ужасно. Тамошняя пицца наводит их на мрачные мысли. «Итальянская кухня не поддается растаможке, - тоскуют они. - Настоящий кофе варят только на Пьяцца-ди-Пополо, а фарфале2? Разве это фарфале?»
Я думаю, что именно так люди становятся изменниками Родины и атеистами. Да - именно с чашки кофе все и начинается. Ведь если Бог
1 Монтепульчано - городок в итальянской провинции Тоскана. Центр производства вина Nobile di Montepukiano. 2 Фарфале - макаронные изделия в форме бабочек. есть, то он должен делать совершенные вещи вроде Италии, а если Россия - это явная ошибка, значит - Бога нет. Какая может быть историческая перспектива у страны, где не умеют варить эспрессо и намазку из грибов тартюфа-до? «Зато мы делаем ракеты» - не ответ. Ракету, увы, на хлеб не намажешь.
Но по какому-то неправильному, но важному счету изменники и атеисты правы. Правы, когда засматриваются на масштабные сиськи римских матрон. Правы, когда покупают итальянские башмаки, у которых после недели хождения по московским хлябям отваливаются подошвы. Правы, когда увлеченно наматывают на вилки метровых червяков спагетти, нарушая и без того расшатанный углеводно-щелочной баланс.
Я не знаю, существует ли научное объяснение понятию «благодать», но в Италии благодать - это что-то вроде постоянного климатического фронта. В воздухе этой страны есть какой-то тонкий механизм, преображающий вещи, делающий из тыквы карету, из воды - вино, а из блудницы - галилейскую деву. При этом тыква так и остается тыквой, вода - водой, и я не ручаюсь за честь всякого, кто окажется с этой галилейской девой в темном углу.
В России нам кажется, что несовершенство человека - вещь ужасная. В Италии из несовершенства лепят самые прекрасные на свете вещи. И там становится понятно, что счастье - это игра света, запах толченого базилика и сильно пережаренный бифштекс, а Коми-Пермяцкий АО существует только для того, чтобы его жители могли хотя бы раз в жизни получить шенгенскую визу, расплеваться с шереметьевскими таможенниками, приземлиться в аэропорту Генуи, Рима или Венеции и узнать, что счастье есть, а несовершенству нет предела.
3
В Палермо дождь смывал со стен охряную пыль, из-за которой лужи на дорогах были похожи на пролитое какао. Арабы в бакалейных лавках на виа Македа, пользуясь моментом, взвинтили цены на контрафактные зонтики. Утром, когда небо еще только слегка хмурилось, фальшивые Moschino1 можно было купить по пять евро. К вечеру ветер, который здесь называют сирокко, замазал небо плотным, пиджачным серым цветом, и за ломкий тент из пестрой синтетики просили уже восемь.
Арабы, похожие на больших черных птиц в кожаных куртках, сидели в своих мусорных магазинчиках и ели квелые белые яблоки прямо из картонных ящиков. Арабские торговые чуланчики в глубине бедных кварталов, по идее, должны бы торговать самым необходимым, эдаким солдатским пайком от неудавшегося коммунального быта: спички, соль, сахар, хлеб, сизые спагетти из рапсовой муки, какие-то, наверное, томатные консервы. Традиционное меню бедности в его сицилийском варианте. Однако ассор Moschino - марка дорогой одежды и аксессуаров. Известна в числе прочего нарядными пестрыми зонтиками. тимент арабских лавок поставит в тупик любого маркетолога. Десятки совершенно одинаковых магазинчиков в переулках виа Македа все как один торгуют совершенно загадочным набором из поддельных зонтиков, третьесортных яблок, химическим реагентом под названием Crazy drink, увядшей цветной капустой и пиратскими телефонными карточками, по которым можно дозвониться куда угодно за три евроцента.
Поразительная скудость и в то же время фатальность (во всех магазинчиках одно и то же) этой удивительной потребительской корзины едва не оставила нас с женой без ужина. Лил дождь, ресторан искать не хотелось, и я вышел из гостиницы, чтобы купить в примеченных с утра арабских лавках какой-нибудь нехитрый провиант: кислый южный сыр, соленые маслины. Мой улов в результате состоял из восьмиев-рового зонтика и пакетика белых яблок, на вкус напоминающих старый поролон.
Виа Македа - главная улица сицилийской столицы. Она тянется от железнодорожного вокзала до площади Верди, где, убранный в пурпур петуний, стоит оперный театр «Массима», на ступеньках которого пистолетной трескотней завершается киношная сага о Крестном отце.
Македа - это толчея разной степени обшар-панности домов и гостиниц, муниципальных ведомств, арабских бакалейных магазинов, работающих до глубокой ночи, и магазинов одежды, не работающих, кажется, никогда. Ровно посередине виа Македа распиливает улица имени короля Виктора-Иммануила, образуя перекресток, вокруг которого, как циклопические кухонные комоды, все в завитушках и ящичках, стоят дома в стиле полоумного испанского барокко.
Вечером, в дождь, сумасшедшие стати здешней архитектуры почти не видны: городские власти экономят на электрическом освещении. В мутных сумерках повизгивают редкие автомобили и юркают в еле различимые подворотни подозрительные прохожие, а во рту появляется тусклый привкус опасности, который, впрочем, больше походит на чувство голода.
На Сицилию в разгар русской зимы меня привела жадность, которую я, разумеется, чтобы не выглядеть в собственных глазах хватом, упаковал в сентиментальную фольгу из детского желания увидеть наконец древний средиземноморский остров с характером материка. Остров, чье мужское население, по слухам, расходует две трети мировых запасов бриолина и где людей до сих пор убивают не из корысти, а из соображений чести.
Улететь из Москвы на Новый год в какое-нибудь стоящее место, где есть и пляж, и история, и при этом отсутствуют туристы, преступно дорогое удовольствие. Исключение авиакомпании делают только для Сицилии. Даже в районе католического Рождества сюда продают билеты за вполне заурядную цену.
Меня это, конечно, насторожило. Почему такая щедрость, когда в смысле погоды на Сицилии в это время полагается быть весне, цвести всем цветам, не говоря уж о ноздреватых лимонах размером с московское солнце? Жадность - не всегда удачная замена здравого смысла. И теперь я стоял в самом центре Палермо, наблюдая, как усилиями дождя превращается в какао охряная сицилийская пыль.
Восемьсот лет назад будущий император Священной Римской империи Фридрих II Гоген-штауфен вот так же, в дождь, приехал сюда обживать наследство своего норманнского дедушки Роджера. Бог весть, почему ему не сиделось в долине Рейна, вполне возможно, что им тоже двигала жадность.
Палермо в те времена представлял собой что-то вроде постосманского Стамбула, то же вавилонское смешение народов, романские кирхи, приспособившие для звонниц недавний минарет, но еще легко пускающие на минарет муллу, как позволяет общаться с общими детьми жена, расставшаяся с мужем без скандала.
Для тогдашней материковой Европы такой либерализм уже давно стал анахронизмом. Над Иерусалимом опять развевалось знамя Пророка, и христианнейшие владыки Старого Света по такому обидному случаю не слишком церемонились с представителями иных конфессий, тренируя на их грязных шеях мечи, чтобы отправиться в очередной Крестовый поход.
Фридрих не разделял всеобщей истерики. Вместо того чтобы отправиться в Палестину, он занялся обустройством Сицилии. Он установил на острове режим религиозной толерантности, окружил себя арабскими мудрецами, алхимиками и еврейскими комментаторами каббалы, ограничил мирскую власть Церкви и написал свод законов, предвосхищающий устройство просвещенных монархий XVIII века.