У Джона едва сердце не остановилось, и ему пришлось ухватиться за Майкрофта, чтобы удержаться на ногах. Ему не нужно было выслушивать эти признания, чтобы знать, что чувствует по отношению к нему Шерлок, но всё же, произнесённые этим глубоким баритоном, богатым обертонами и одному ему присущими интонациями, они раскрывали сияющие небеса.
Зрители безмолвствовали. Джону была знакома такая тишина: жуткое мёртвое затишье перед бурей. Шерлок с совершенно несвойственной ему неуверенностью закусил губу, оторвал взгляд от матери, с которой не спускал глаз с середины своего импровизированного выступления, и посмотрел Джону прямо в глаза. Это мгновение длилось целую вечность, затем Шерлок повернулся к зрителям, которые потеряли дар речи и впали в ступор.
- Надеюсь, это небольшое признание полностью удовлетворит ваше любопытство, но добавлю, что не разделяю любезных слов моего супруга о приятности наших будущих встреч. Зная его, предположу, что именно это он и имел в виду. Я полагаю, моей матерью организованы угощение свадебным тортом и танцы, которыми вы можете теперь насладиться в полной мере. Я отказываюсь следовать этим пустым традициям, которые моя мать считает как необходимыми, так и доставляющими удовольствие. Если вам хочется танцевать, то не ждите нас с Джоном, чтобы начать, поскольку, по правде говоря, он ужасный танцор, а я не хочу досаждать ему, пытаясь научить его вальсировать. Приятного всем вечера.
Шерлок быстро покинул сцену, его лицо пылало.
- Пойдём, Джон, - пробормотал он, схватив мужа за запястье. Ещё не пришедший в себя доктор едва смог кивнуть в знак согласия. Краем глаза он заметил какую-то белую махину, по всей видимости, играющую роль свадебного пирога; столы буквально ломились от восхитительных закусок и десертов. Но Холмс утащил его в дом, не ослабляя железной хватки на руке.
И вот они оказались в апартаментах Шерлока. Двустворчатая дверь с шумом захлопнулась за ними. Туман, заполнивший сознание Джона, когда он услышал признание в любви в присутствии этого малоприятного сборища, постепенно рассеялся. Руки Шерлока касались его повсюду, стягивая с Джона дорогущий пиджак и отшвыривая его прочь, так что он повис на голове, когда-то принадлежащей настоящему полярному медведю.
- Шерлок, - едва смог проговорить Джон, задыхаясь под жадными губами, касавшимися бьющейся на шее жилки, и вздрагивая под нетерпеливыми пальцами, теребившими пуговицы. Шерлок не ответил и продолжил покрывать поцелуями его шею и одновременно освобождать его от рубашки. Джон закрыл глаза, не в силах противостоять напору любовника, и почти выпал из реальности, но нашёл в себе силы схватить его за плечи и мягко оттолкнуть, заставляя очнуться от охватившей его горячки.
- Шерлок, что это было?
Холмс взглянул на него тёмными глазами хищника, обещающими опасность, и снова вплотную приблизился к Уотсону.
- Эти гарпии получили то, за чем явились, - прорычал он, и Джон было подчинился новому яростному натиску рук и губ, но вдруг понял: если они не прояснят ситуацию здесь и сейчас, то момент будет упущен. А доктор очень хотел разобраться.
- Так что всё это значит?
- Это значит… Проклятье, Джон, неужели ты не понимаешь? – Шерлок внезапно отпрянул, едва не свалив торшер, и вцепился в свои волосы. Джону хотелось обнять его и успокоить, но он в нерешительности замер на месте.
- Все они всегда хотели убедиться, что ничто человеческое мне не чуждо, что у меня есть слабости, используя которые можно будет манипулировать мной. Долгие годы… более тридцати лет эта стая гарпий кружила вокруг меня и обращалась, как с дрессированным зверем, которого можно то жалеть, то бояться, а иногда выставлять напоказ. Мне самому было проще убедить их, что я непробиваемо бесчувственный – и они в это поверили. Ты видел их лица? Они смотрели на тебя, как на несчастную старую деву, настолько отчаянно стремящуюся выйти замуж хоть за кого-нибудь, что и психопат подойдёт… или… или как на авантюриста, вступившего со мной в брак из-за материальных выгод. Я не мог… не могу… Обо мне пусть говорят что угодно – это не имеет значения, но о тебе… Как они посмели порочить тебя? Нас? То единственное прекрасное, что было в моей жизни? Меня воротит и трясёт от этого лицемерного спектакля, в котором нас заставили принять участие. Вот почему я не предупредил её, что мы собираемся вступить в брак. Как смеет она превращать мою жизнь в традиционный набор великосветских выходов и приёмов? Я… я бы задушил её!
В такие моменты, когда Холмс походил на дикое животное, Уотсона охватывал страх. Шерлок метался по комнате, в глазах сверкала беспощадная ярость хищника, повсюду натыкающегося на западни, бешеного животного, стремящегося вырваться из пут. И Джону всегда хотелось узнать, что же происходит в этой гениальной голове, в этом супермозге, каждую секунду обрабатывающем терабайты информации в поиске ответов и решений. В голове детектива шла непрекращающаяся война, гораздо более страшная, чем в реальной жизни, но в этой войне его верный доктор был бессилен помочь.
Шерлок отчаянно смотрел на Джона, взглядом умоляя постичь его мысли, и Джон, конечно, смог; ему почти всегда удавалось улавливать ход рассуждений друга.
- Хорошо, всё хорошо, - он медленно отлепился от двери, к которой несколько минут назад его прижимал Шерлок, и начал осторожно приближаться к мужу, будто к пойманному в капкан оленю. – Я только спросил, почему ты произнёс те слова – и всё. Успокойся, Шерлок.
Холмс с облегчением расслабился, перестал дёргать себя за волосы, немного ссутулился; он почти упал в объятия доктора, как только тот приблизился.
Уткнувшись лицом в шею Джона, Шерлок глубоко вздохнул и попытался унять нервную дрожь.
- Я их ненавижу, - прошептал он. – Пустые, мелочные ханжи, они мне отвратительны, ненавижу их.
- Я знаю, любимый.
Они несколько минут стояли в детской спальне Шерлока, крепко обнявшись. Наконец Холмс пошевелился, коснулся губами уха Джона и прошептал:
- Всё правда. Всё, сказанное мной там, – правда.
- Я знаю, Шерлок.
- Я хотел… хотел, чтобы у тебя не было сомнений.
- Их нет. И никогда не было.
- Как? - тихо спросил Шерлок, пряча лицо на груди у Джона, - Как ты можешь быть уверен, ведь я никогда не говорил этого тебе. Началось всё в первый же день, когда ты, спасая меня, застрелил таксиста, и я подумал тогда… Я подумал, что ты должен принадлежать только мне, но я никогда не признавался… Я… не мог… Не знал, как…
- Замолчи, Шерлок, господи, да замолчи же, - прошептал Джон и осторожно разжал пальцы любовника, комкающие полы его рубашки. Он немного отстранился, чтобы заглянуть мужу в глаза. – Да что с тобой такое, а?
Шерлок не ответил и уставился в пол. Джон попытался представить, каково было ему, подростку, чувствовать себя запертым в этой огромной мышеловке – великолепном доме, который рисовался в его непостижимом воображении тюрьмой; каково жить с людьми, которые не понимали его и совершенно не уважали.