Шерлок крепче вцепился ему в волосы и застонал, и имя единственного друга сорвалось с языка, как благословение, когда Джон сглотнул, вбирая в себя всё, что мог дать ему этот великолепный, невыносимый, удивительный человек, который не оставил в его жизни места ни для чего, кроме себя самого.
Джон С Шерлоком Уотсон встал, вытер уголки губ и улыбнулся Шерлоку С Джоном Холмсу, который смотрел на него, как на величайшую загадку Вселенной, внезапно им решённую.
- Привет, - сказал Джон, и ему самому это показалось немного глупым.
Но они оба изменились, и поэтому Шерлок вместо язвительной усмешки вдруг застенчиво улыбнулся подрагивающими губами, провёл костяшками пальцев левой руки по щеке Джона и сказал низким вибрирующим голосом, заставившим почувствовать тяжесть в паху: «Привет».
Они снова начали целоваться, на этот раз медленно. Джон тщательно изучал, каков Шерлок на вкус, и тот не был против. Джон запустил ставшие влажными ладони в тёмные кудри, а Шерлок засмеялся, не разрывая поцелуя, и они, спотыкаясь, двинулись к спальне, утратившей статус шерлоковой и превратившейся в ИХ совместную, будто один из них перенёс другого через порог (хотя их соединённые руки, светлая полоска спермы на щеке Джона и небрежно брошенная на пол гостиной любимая рубашка Шерлока были эквивалентны этому символу единения).
На тёмно-бордовых простынях освобождённое Джоном от одежды и белья тело Шерлока казалось необыкновенным произведением искусства, созданным из лунного света, и Джона затопило желание обладать сейчас и всегда каждым сантиметром этого великолепия.
Сначала их объятия были неловкими (слаженность движений могла прийти только с практикой, и соприкосновения потных тел казались самым низменным из придуманных человечеством удовольствий), но Шерлок уложил Джона на спину и начал покрывать его поцелуями, пока вдруг не задрожал от волнения (у Шерлока расходились нервы – невероятная картина!). Прижавшись лицом к груди партнёра, он смущённым шёпотом признался в неопытности и нерешительности, в ответ на что Джон просто поцеловал его, потому что для них обоих это было внове, и сейчас это было совершенно неважно.
Некоторый опыт у Шерлока всё же имелся, пусть и не вполне удачный, а Джон служил в армии, где успел насмотреться и наслушаться достаточно, чтобы понимать основные правила. Общие же положения сексуального взаимодействия знают все: поршень ходит внутри цилиндра для получения удовольствия. Но это не так просто осуществить, ведь невозможно проникнуть в ощущения партнёра методом наложения рук.
Были возня и смех, и некоторое неудобство, и – да, неуклюжие движения, неразбериха, смущение, но затем всё стало волшебно, поразительно, и Джон скользнул внутрь Шерлока (казалось, они были специально подогнаны друг под друга) со стоном, заглушившим всхлипывание любимого (одновременно от боли и удовольствия), и Джон мог мечтать только об одном – остановить время и сделать их слияние вечным.
Но затем лежавший под ним Шерлок подался ему навстречу, и – о, боже! – Джон окончательно потерял голову. Шерлок поглотил его полностью, а Джон с радостью отдал себя без остатка.
Одной рукой Шерлок царапал грудь партнёра, другой вцепился в простреленное плечо, но именно это тяжёлое ранение привело его к самому фантастически прекрасному из всех живущих на Земле, сводящему с ума человеку, в котором он был теперь так глубоко, что потерял границу между их телами; Шерлок вскидывал бёдра, без слов умоляя о большем – быстрее, глубже, возьми меня, Джон, я твой, – так что Джон больше не мог сдерживаться и кончил, закусив упрямую каштановую прядь и сквозь зубы выстанывая имя любимого, а пальцы Шерлока несколько раз до боли впились в благословенный шрам.
Джон ласкал дыханием каждый сантиметр гладкого белого тела, растягивая удовольствие до бесконечности (вернее, бесконечность, поселившаяся у Шерлока в груди, подарила Джону время длиной в жизнь, чтобы исследовать и делать открытия, заявлять права и владеть этим неисчерпаемым богатством - бледной безупречной кожей, на которой можно было снова и снова выводить имя поцелуями, касаниями и нежным шёпотом).
Шерлок зарылся пальцами в волосы Джона, и они заснули, сплетясь руками и ногами на тёмно-бордовом ложе, а утром всё казалось прежним, но в то же время совершенно изменилось, сложилось заново, и Джон почувствовал, что мир пришёл в полную гармонию, когда Шерлок рассеянно начал поглаживать его шею кончиками пальцев.
Им не пришлось говорить об этом, обсуждать, кем они стали друг для друга и почему. Просто раньше они были Джоном и Шерлоком, а теперь преобразовались в Джон+Шерлок=Джонлок; оба это понимали, так что затевать разговор было бы пустой тратой времени.
И хотя первый шаг сделал Шерлок, Джон позволил этому случиться; нужно было согласие обоих, чтобы сложить две их жизни в одну. Как и во многом другом, здесь они понимали друг друга без слов. Джон не мог дышать без Шерлока, а Шерлок не мог без Джона думать.
Такова история о Первом Шаге и Первом Поцелуе, и о том, как вместо Джона и Шерлока появилось ЕДИНОЕ ЦЕЛОЕ – Джонлок; как Поцелуй прекратил существование Джона До Шерлока и дал жизнь Джону С Шерлоком.
И Джон С Шерлоком не мог вернуться к прежнему состоянию и стать снова Джоном До Шерлока – теперь он превратился в Джона Без Шерлока.
*************************************
Впервые Шерлок Холмс почувствовал себя опустошённым, когда свернул шею одному из самых незначительных приспешников Мориарти, внедрившись в организованную преступную группировку в Куала-Лумпуре. Он понятия не имел, как далеко распространилась информация о нём и его уязвимых точках (три из них бродят по Лондону, и в одной заключена вся его душа), поэтому он не оставил места милосердию.
Мориарти был огромным пауком в центре гигантской паутины, простирающейся далеко за границы Лондона и лондонской кольцевой автодороги М-25, в пределах которой Шерлок всегда чувствовал себя в полной безопасности, считая её своей вотчиной. На конце каждой невообразимо длинной нити плясал маленький паучок, движениями которого искусно управлял злодей-консультант из небольшой штаб-квартиры в Брикстоне.
Шерлоку не было известно, скольким киллерам отдан приказ убить его (или Джона), едва они его опознают. Он не предполагал, что международная сеть будет приведена в моментальную готовность, как только мозг Мориарти забрызгает крышу больницы Святого Варфоломея.
Он представления не имел о реальных масштабах дела. Он недооценил противника и теперь расплачивался за это.
Глупец, глупец, глупец.
Куала-Лумпур был придавлен невыносимой жарой. Закрыв глаза и замерев в полной неподвижности, Шерлок мог перенестись назад во времени; если исключить непривычную жару, экзотические запахи, чужой язык и угол падения солнечных лучей, он почти мог представить себя на площади Пикадилли в окружении лондонского шума, омывающего его сознание привычными волнами.
Почти, почти, почти мог.
Шерлок запретил себе думать о Джоне. Меняя личины, уходя в тень и выходя из неё, он вынюхивал, выслеживал и преследовал цель, и в его голове постоянно звучало одно имя, но не мужа. Имя, с которого начался весь этот кошмар, имя, которое все знают, но не осмеливаются произнести вслух, имя погибшего, чью смерть не признавали, и от того это имя набирало всё большую силу, так как стало символом, легендой – могущественной и всесильной. Появился самозванец, который прекрасно справлялся с возложенной на себя ролью и связанной с нею властью.