Джессика сделала глубокий вдох, чтобы успокоить усиленное сердцебиение, и взглянула сквозь стекло на новые конюшни. Они еще требовали отделки, их деревянные стены не были окрашены.
— Тогда расскажите мне о пожаре.
Ну вот, начинается допрос третьей степени. Рабаль недоверчив!
— Это наше частное дело, которое никого не касается.
— Но мне-то можно рассказать?
— Нет.
— Если вы не будете сотрудничать со мной, я ничем не смогу вам помочь.
Джессика резко обернулась к нему всем корпусом, светлые волосы взметнулись за ее спиной.
— Вы явно пытаетесь надавить на меня! Приятно, наверное, осознавать силу своей власти. Только со мной у вас ничего не выйдет, дон Рабаль. Я не собираюсь униженно припадать к земле и вилять хвостом только потому, что вам нравится чувствовать свое превосходство.
— Я вовсе не из-за этого спросил о пожаре, — стиснул зубы Фелипе.
— Вот как? А почему?
— Страховка за конюшни должна составлять по крайней мере четверть миллиона долларов. Эта сумма неплохо помогла бы вам при выплате долга. Однако в документах о ней не упомянуто ни единым словом. Почему?
— Потому что нам не выплатили никакой страховки.
— Как? Совсем никакой?
— Да.
— Как же так?
Джессика с трудом сдержала нервный смешок.
— Очень просто. Мы не получили ни цента. Наш случай показался страховой компании подозрительным.
Фелипе не стал спрашивать почему. Джессика видела, что ему и так все ясно. Разумеется. Слухи ползут всюду. Техас полон ими. Сплетни пришли из соседних ферм. После пожара люди сразу стали перешептываться, что поджог совершен намеренно. Что таким образом Бейны пытаются выручить кругленькую сумму за свой обанкротившийся конезавод.
Это предположение даже близко не лежало возле истины.
Однако Рабаля не слишком заботят факты. Скорее всего, он заранее сформировал собственное мнение. Джессика кожей ощущала его презрение. Ни один нормальный, любящий животных человек не в состоянии понять, как можно поджечь конюшни с лошадьми, чтобы позднее получить жирный куш за сгоревшее имущество.
Несомненно, Фелипе именно так о Бейнах и думает.
Джессика пересекла комнату и остановилась в футе от него.
— Слухи не соответствуют действительности.
— То есть намеренного поджога не было?
Джессика смотрела на боливийца и думала, что вряд ли когда-нибудь забудет ту ночь — жар пламени, плотный удушающий дым, ужасный запах. Более кошмарной картины она не видела никогда в жизни. Огонь был так силен, что конюшни сгорели в считанные минуты. Приехавшим вскоре пожарным просто нечего было делать.
Фрэнк Доусон, конный тренер, проработавший у Бейнов более трех десятков лет, увидев, что кобылы оказались запертыми в огнедышащей ловушке, бросился в пекло и спас перепуганных животных. Но сам выйти не успел.
Глаза Джессики защипало от подступивших слез, грудь стиснулась от горя, которым она ни с кем не могла поделиться.
— Интересно, кто, по-вашему, способен на такое? Я? Моя сестра? Или отец? Вы считаете нас извергами?
— Нет. Просто людьми, загоревшимися идеей получить легкие деньги.
В том, что случилось дальше, виноват был инстинктивный порыв. Это он двигал кулаком Джессики, который промелькнул в воздухе и угодил в подбородок Рабаля. Сама она даже не ощутила боли от удара, настолько силен был ее гнев.
— Убирайся к черту!
Фелипе ловко схватил ее за запястье, словно тисками сжав тонкие косточки.
— Этим ты ничего не добьешься, дорогая.
Джессика в ярости уставилась на него, изо всех сил игнорируя ощущения, возникшие от прикосновения его пальцев, — смесь боли и блаженства.
— Я ничего не добиваюсь от вас, дон Фелипе. Просто не желаю выслушивать несправедливые обвинения. Не знаю, каковы остальные ваши партнеры по бизнесу, но мы, Бейны, люди порядочные. А сейчас отпусти меня!
— Только если ты не стукнешь меня снова.
— Не буду. Потому что руку об тебя сломала.
Фелипе разжал пальцы, и Джессика принялась легонько потирать ноющую кисть. Теперь рука уже ныла, будто от удара о кирпичную стену.
Да, давненько Джессика никого не колотила…
Но, раз уж пришлось вспомнить юность, хорошо, что объектом внимания оказался этот смазливый боливиец. Он заслужил подобное обращение. И нечего Джессике сожалеть о своем поступке.
Она выругалась сквозь зубы и прижала руку к груди.
— Болит? — спросил Фелипе, постаравшись убрать из голоса сочувственные интонации.