В августе 1922 года Дмитрий Медведев получил новое, весьма серьезное назначение. Его откомандировали на ответственную должность в город, тогда особо трудный для чекистов во всех отношениях, — Одессу.
В декабре 1922 года ВУЧК доложила VI съезду Советов Украины, что политический бандитизм на территории республики ликвидирован. В Донбассе одна за другой вступали в строй действующих, начинали выдавать на-гора лучший в мире антрацит шахты, возвращалась жизнь к домнам и мартенам, спокойно, не опасаясь бандитских нападений, вели эшелоны машинисты, засеивали поля золотой «арнауткой» крестьяне. И во всем этом была доля нелегкого чекистского труда Дмитрия Медведева и его товарищей.
МУШЕГ ГАБРИЭЛЬЯН
ВСТРЕЧИ В ПУТИ
Мушег Соломонович Габриэльян в органах государственной безопасности служил с 1929 по 1957 год, в Ворошиловградском областном управлении КГБ — с 1953 года до ухода в отставку. Полковник в отставке. Член КПСС с 1928 года. Награжден 19 правительственными наградами и именным боевым оружием.
ТОВАРИЩ НЕИЗВЕСТНЫЙ
В город наша группа вошла вместе с передовыми подразделениями Красной Армии.
Мой грузовик со взводом солдат в кузове свернул с шоссе на боковую улочку. Сидя в кабине и сверяясь с расстеленной на коленях картой, я указывал шоферу кратчайшую дорогу к тюрьме, которую должен был как можно быстрее найти в незнакомом городе и взять под контроль.
Весь сентябрь 1939 года стал для меня сплошной цепью бурных событий.
В первых числах месяца меня, сотрудника органов государственной безопасности Азербайджана, срочно вызвали в Наркомат внутренних дел АзССР и приказали немедленно отбыть в распоряжение Наркомата внутренних дел Украинской ССР. Через пару часов, получив документы и не успев ни захватить вещи в дорогу, ни попрощаться с семьей, я с несколькими коллегами уже выехал из Баку.
В Киеве чекистов, прибывших из Грузии, Армении, РСФСР и других республик, распределили по специальным оперативным группам Наркомата внутренних дел УССР и тут же направили на западную границу.
Ночью мы приехали на пограничную станцию Волочиск, а утром вместе с частями Красной Армии двинулись на запад. Так я оказался участником освободительного похода советских войск в западные области Украины и Белоруссии.
На подходе к Тернополю каждый член нашей группы получил конкретное задание с тем, чтобы сразу же взять обстановку в городе под контроль и предотвратить нежелательные эксцессы, которыми во все времена чревато безвластие. На мою долю досталась тюрьма, куда теперь и спешила наша полуторка, петляя по боковым улочкам в стороне от главных дорог, в этот час загруженных воинскими колоннами и толпами местных жителей, вышедших встречать освободителей.
На место мы поспели вовремя, вместе с головным дозором вступавшего в этот район стрелкового батальона, и спугнули нескольких сомнительного вида мужчин, орудовавших ломами у тюремных ворот. При появлении солдат они бросились врассыпную и скрылись в проходных дворах и переулках: судя по повадкам, группа уголовников норовила вызволить своих сообщников.
Наведя порядок и организовав охрану здания, я мог считать свою задачу в основном выполненной. Судьбой заключенных должны были позднее заняться компетентные органы, чтобы освободить жертвы произвола буржуазных польских властей, отделив их от уголовных преступников.
Однако перевести дух не удалось — всплыли обстоятельства, потребовавшие немедленных действий.
Выяснилось, что накануне из Лодзинской тюрьмы сюда доставлена партия политических заключенных: коммунисты, подпольщики, патриоты, приговоренные польской охранкой к расстрелу. Когда гитлеровцы приблизились к Лодзи, их перевезли в Тернополь и поместили в камеры смертников, где в полном неведении они и находились в ожидании казни.
Убедившись в достоверности сведений, я распорядился вемедленно освободить этих мужественных людей.
Трудно передать радость узников, после тяжких испытаний вырвавшихся из застенка. Многие из них, не дрогнувшие перед жандармами и палачами, сейчас не в силах была поверить в избавление и плакали, как дети. Нас обнимали, целовали; на украинском, русском, польском языках пели «Интернационал».
В разгар всеобщего ликования один из бывших смертников — невысокий полный мужчина средних лет, со следами пыток и истязаний на лице, пристально разглядывавший красноармейцев и командиров, — отозвал меня в сторону.
— Товарищ майор, если не ошибаюсь, вы чекист? — негромко спросил он.
Я был в общевойсковой форме, без отличительных знаков органов госбезопасности и немало подивился проницательности собеседника, хотя вида не подал.
— Не ошибаетесь. А какое это имеет значение?
— Для меня — большое, — еще тише произнес он. — У вас есть связь с Москвой?
Странный складывался разговор, и я спросил напрямик:
— Зачем?
— Извините, майор, но этого я вам сказать не могу.
— Каша фамилия?
— Она ни о чем не говорит. В списке тюремной канцелярии вот она — под четвертым номером, — указал он на листок, который я держал в руке.
В голове мелькнула смутная догадка.
— А подлинная фамилия?
Он промолчал, глядя мне прямо в глаза. Догадка переросла в уверенность, и я предложил:
— Скажите или напишите, что и куда надо сообщить. Если заслуживает внимания, постараюсь передать через штаб полка, по армейской связи.
— Это не подходит, — устало улыбнулся мужчина.
— Что именно?
— И то, и другое. И полковые телефонисты не подходят, и ваше предложение. Мне необходимо связаться с Центром срочно и только по вашим каналам. Большего сказать не могу, не имею права.
— Даже мне, чекисту?
— Даже вам.
О спасенном из камеры смертников, который требует связи с Центром, я доложил руководству. К вечеру на запыленном автомобиле приехал ответственный работник наркомата и увез его.
Прощаясь у машины, мужчина, еще не сменивший полосатую одежду арестанта, крепко жал мою руку:
— Спасибо, майор, за все. Если б вы с красноармейцами задержались в пути на час-другой, всех нас, пересыльных из Лодзи, успели бы расстрелять.
— А как же мне вас называть? — спросил я напоследок.
— Товарищ! — коротко ответил он, сел в машину, и автомобиль, заурчав мотором, тронулся в дорогу.
Я смотрел вслед легковушке, скрывшейся за поворотом, и думал о человеке, с которым встретился по воле случая и расстался, наверное, навсегда.
Разведчик (в этом уже не было никаких сомнений), вырванный из когтей смерти, даже спасителям, товарищам по оружию, не открыл своего имени, превыше всего ставя верность чекистскому долгу и незыблемость законов конспирации. Он не раз мог погибнуть, но, чудом избежав смерти, озабочен делами своей нелегкой службы, не позволил себе даже короткой передышки.
Прийдя из неизвестности, опять умчался в неизвестность.
Безымянный разведчик. Товарищ Чекист…
«АРТИСТ»
Нашу оперативную группу оставили в Тернополе помогать налаживать мирную жизнь.
Народ восторженно встретил советских освободителей, отвративших угрозу гитлеровского порабощения. Повсеместно ширилось движение за политическое и административное воссоединение исконно украинских земель с УССР, в селах и городах устанавливался нормальный рабочий ритм. Завязывались производственные связи с глубинными районами страны, входило в колею снабжение, практически парализованное с момента нападения фашистской Германии на Польшу.
Покой пришел в дома мирных граждан, а для нас, чекистов, оперативная обстановка оставалась очень сложной, так как в освобожденных районах продолжали действовать явные и скрытые педруги Советской власти.
Серьезную опасность таила в себе сеть бывшей польской «двуйки» — второго отделения генерального штаба бывшей польской армии, которое являлось мощной разведывательной организацией, с времен гражданской войны в тесном контакте с английскими и другими западными спецслужбами действовавшей против СССР. Непростым делом были розыск и нейтрализация сотрудников и агентов этой разведки, бывших польских карательных органов, членов националистических офицерских союзов и террористических антисоветских групп.