Выйдя из столовой, Егор направился в свой корпус, но, увидев в беседке Тоню, свернул к ней. После случая в лесу они ни разу не разговаривали, и ему захотелось её поблагодарить.
Девочка, по обыкновению одна, сидела в излюбленной позе, обхватив коленки руками. За вязью вьющихся роз, усыпанных букетиками бордовых цветов, её было почти не видно.
– Можно? – спросил Егор, опускаясь рядом. – Ты чего тут сидишь?
– Пахнет хорошо, – сказала Тоня.
В воздухе в самом деле стоял устойчивый аромат роз, но прежде Егор как-то не обращал на это внимания.
– А я хотел тебе сказать спасибо. Представляешь, у меня даже шрам исчез.
Девочка улыбнулась.
– Слушай, а как у тебя это получается? – поинтересовался Егор.
Тоня пожала плечами.
– Почему ты всё молчишь, как немая?
– А что говорить? Я люблю слушать.
– Это типа себе на уме? – усмехнулся Егор.
Тоня снова молча пожала плечами.
– И что же ты слышишь?
– А ты? – неожиданно спросила девочка.
Егор прислушался.
– На спортивной площадке орут.
– А кузнечика слышишь?
– Нет. Хотя да. Точно стрекочет. Ты что – экстрасенс? – спросил Егор и, не дожидаясь ответа, продолжил: – Знаешь, я раньше во всё это не верил. Нет, я, конечно, понимал, что есть люди, которые могут лечить. Но чтобы вот так, за несколько минут убрать даже шрам! Тебя этому кто-то научил?
Тоня помотала головой.
– А откуда же ты умеешь?
– С рождения.
– Наследственное, что ли?
– Нет, только я такая. Мамка говорит, в семье не без урода.
– Прикольная ты девчонка. Другая бы на твоём месте гордилась.
– Чем гордиться? Это грех.
– Лечить людей грех?
– Лечить не грех, а другое… – Тоня осеклась и замолчала.
– Что другое? – заинтересовался Егор.
Тоня колебалась. Она избегала говорить о своих способностях. В этом было что-то неправильное, не как у людей. Мать говорила, что это кара, поэтому Тоня привыкла держать свой дар в тайне, как нечто постыдное, как врождённое уродство.
– Да ладно, не стесняйся. Я никому не скажу, – пообещал Егор.
Тоня редко полагалась на разум. Он часто подводил её. Во дворе к ней приклеился ярлык умственно отсталой, но недостаток работы ума она компенсировала интуицией. Егор был добрый, и она инстинктивно потянулась к нему. Проявление человеческого тепла было для неё в новинку. Она настолько привыкла быть пустым местом, что, впервые почувствовав к себе живой интерес, захотела его удержать. Но за внимание надо платить откровенностью.
Она собралась с духом и сказала, будто нырнула с обрыва в холодную воду:
– Я могу повести человека против его воли куда захочу.
– Как это?
– Увижу, будто он за верёвку привязан, и веду его, как на поводке. А то ещё могу в уме верёвку поперёк дороги натянуть. Человек споткнётся и дальше не идёт.
– Здорово! Покажи, – загорелся Егор.
Тоня помотала головой.
– Нет, это грех.
– Что же в этом плохого?
– Нельзя с человеком ничего против его воли делать. Грех это, – с убеждённостью произнесла девочка.
– Но ты же с моего согласия меня остановишь. Я сам этого хочу.
– А хочешь, так и без меня остановишься.
– Тебя не переубедишь. И всё же зря ты скрываешь свои способности. Хотя бы рассказала про то, что умеешь лечить.
– Людям это знать не надо. Я бы и тогда промолчала. Только ты светлый.
– Это как в «Ночном Дозоре», что ли? – усмехнулся Егор.
– Где? – не поняла Тоня.
– Кино такое есть. И книжка.
– Не знаю. Я кино не смотрю.
– А телевизор?
Девочка помотала головой.
– Там зла много. Это грех.
– Ну ты даёшь! А как же тебя родители сюда отпустили? – удивился Егор.
– Тётка путёвку купила. Мать болеет очень, – сказала Тоня.
– А что с ней?
– Душа болит.
Тоне не нравилось, когда мать называли сумасшедшей или умалишённой. У неё была своя теория на этот счёт. Ей казалось, что определение «душевнобольная» правильнее отражает суть маминой болезни. Ведь не от недостатка ума человек впадает в буйство и становится злым. Наверняка это в душе образовывается прореха, куда вся злость и выпирает.
Егор истолковал её слова по-своему.
– Это в смысле что-то с нервами?
Тоня кивнула.
– Наверное, работа нервная?
– Она не работает. В больнице она.
– А когда не в больнице?
– Я с ней сижу. На инвалидности она.
– А как же школа?
– Дома учусь. Давно уже. За матерью ухаживать надо.
– А отец? Или родители развелись?
Егор выспрашивал не из любопытства, а просто чтобы растормошить эту немногословную девчонку и поддержать разговор. Он и не предполагал, какую реакцию вызовет его вопрос.
У Тони из глаз покатились слёзы. Вся боль, которую она прятала под могильной плитой молчания, неожиданно прорвалась. Она заговорила.