Берд: Можете подробнее объяснить, в чем была проблема с освещением?
Сабрина: Он просто пожаловался, что фотографии, сделанные в музее бабочек, слишком темны и недо-
статочно впечатляют для дальнейшего шантажа. Действительно, музей был местом сумрачным: так лучше сохранялся пигмент на хрупких крыльях сушеных бабочек.
Берд: Господи, да кто же вас фотографировал?
Сабрина: Не спрашивайте меня, мне бы сказали в последнюю очередь.
Только доев борщ и выпив еще кружку пива, он позволил себе расслабиться. Вновь посмотрел мне прямо в глаза и сообщил холодным и снисходительным тоном, что и по слабым фотографиям видно, как я наслаждаюсь. Он напомнил мне, что я работаю на почтенную разведку суверенного государства и посему не должна получать удовольствие от своей профессиональной деятельности.
«Напротив, — сказал он.— В мире военных преданность своему делу измеряется обратно пропорционально уровню удовольствия. Мы и представить себе не можем, что наши доблестные бойцы из 101-го Спецназа получают удовольствие, убивая арабских крестьян. Они убивают во имя своего национального долга, вопреки моральной и этической традиции. Долг превыше удовольствия». Дальше он принялся повторять эту дурацкую мысль во всех возможных формах и аллегориях.
Пока он читал лекцию, его пальцы елозили у меня между ляжками. Как мужчина он был "безнадежен, у него не было ни искры таланта. Он совершенно не понимал женской психологии. Он не понимал, что женщине нужно хрупкое равновесие между болезненной томностью и страстной яростью. Кодкод был здоровяк, но с очень маленьким членом. Я сказала «член», но его прибор едва напоминал мужской орган — он бьш меньше корнишона. Так, моей подруге Магде Московии казалось подозрительным, что у начальника Длинной Руки так коротка собственная «рука».
Он потел как свинья. Подмышки на его рубашке расплывались двумя огромными пятнами, распространяя запах пота и чеснока. Я попробовала ему помочь, учитывая то обстоятельство, что мы сидели в общественном месте. Я жаждала вернуться обратно в Европу и была готова на все ради этого. Я приняла решение спасти это убогое существо от продолжительной агонии. Взяла старый номер газеты «Га-Арец» и положила ему на колени. Будучи опытным экспертом, я быстро справилась с молнией, извлекла на свет божий его жалкую игрушку. Меньше чем через десять секунд он кончил мне в ладошку. Я посмотрела на него. Он был доволен. Он улыбался как накормленный ребенок.«
Я сказала Кодкоду, что поняла его инструкции и больше не буду потакать своим инстинктам.
24
Сабрина: Вы понимаете? Теперь мне следовало встречаться с Ганнибалом на полном свету и не получать от этого никакого удовольствия! Какую дурацкую профессию я себе выбрала! Я подумала, что, поскольку мы этим занимаемся в конце рабочего дня, надо попытаться вытащить его на светлую лестничную площадку. Знала, что это будет непросто.
Что я только не пробовала, но не могла вытащить его на свет. Однажды, все еще во время предварительных ласк, я вырвалась из его мощных объятий и взбежала вверх по ступенькам. Быстро сняла трусики и задрала подол, представив его взору самый соблазнительный вид. Ему осталось только подняться, укусить меня за жопу, оставить несколько свежих лиловых синяков — что угодно. Но этот отказник не поддался.
После множества неудачных попыток у меня оставалось последнее оружие, «Метод Деборы» — самый могучий инструмент, данный еврейской женщине, библейский прием, никогда не знавший осечки. Этот довольно простой трюк передавался от матери к дочери более двух тысяч лет и не единожды спасал евреев. Ева использовала его, дабы шантажировать Всевышнего, Сара применила его против Агари, Эсфирь опробовала его накануне Пурима. Поверьте, Берд, это круто.
Берд: Не могли бы вы рассказать об этой методе?
Сабрина: Нет конечно, я не могу открыть деталей. Это секрет, доставшийся храброй еврейской женщине, и она унесет его с собой в могилу. Единственное, что я могу сказать, — это что через четыре секунды после применения «Метода Деборы» он уже пристроился позади меня на самой верхней ступеньке на ярком свету. Он был наг, и его нагота подчеркивала мужественную и кряжистую приземистость его фигуры, демонстрируя недюжинную мужскую стать спецслужбисту-папарацци. Еще через двадцать секунд он наполнил меня тысячами маленьких ястребов. Я поняла, что он доволен сверх меры. Потный и задыхающийся, он залепетал о предложении, любви и медовом месяце на Пальма-де-Майорка. Мужчины — такой смешной народ!
Берд: Могу ли я надеяться, что вы намекнете, в чем суть этого библейского оружия массового поражения?
Сабрина: Категорически нет. Итак, спустя две недели, когда он исправно исполнял свою роль, когда мы оба приближались к финальной стадии, как только я опять стала терять самоконтроль, когда стало ясно, что я вновь собираюсь нарушить приказ своего прямого командира и взорваться мелкой шрапнелью наслаждения, когда крик восторга рвался у меня из груди вместе с мольбой не останавливаться, я опустила глаза, чтобы увидеть, как он умело справляется с моим левым соском. И тут я увидела что-то бесконечно знакомое. Это были его часы — они стояли. Этб были особые израильские часы разведчика[47]. Я поняла, что Ганнибала Петрушку завербовали.
25
Сабрина: В конце концов я получила назначение в Германию. На новой должности я должна была выслеживать тех немногих нацистских преступников, которым удалось пережить войну. В ранний период возрождения еврейского национального самосознания израильские лидеры делали вид, что государство делает все возможное для отмщения гибели наших братьев и сестер.
Берд: «Делали вид»?
Сабрина: Абсолютно верно. Как вы знаете, во время войны сионистские лидеры практически ничего не сделали для нашего спасения. Они понимали: чем хуже для европейского еврейства, тем лучше для достижения их целей. Тут война закончилась, масштабы Хо- локоста стали известны, и некоторые сионистские лидеры чувствовали укол совести. У них были на то весьма веские причины.
Берд: Что вы пытаетесь сказать?
Сабрина: Старик считал, что лучший способ скрыть свое бездействие в годы войны — это превратить травму Холокоста в живой коллективный опыт. Тщетный поиск нацистских военных преступников был наилучшей тактикой и вел к достижению поставленной цели. Другими словами, они всегда искали нацистов, но нацисты почему-то никогда не находились. Знаете почему? Потому что мы, Длинная Рука, их прятали и возили по миру.
Это была основная тактика Агентства, и со временем она доказала свою эффективность. Израильские спецслужбы притворялись, что изо всех сил выслеживают нацистов. На самом деле мы их находили и прятали в надежном месте — кроме Рудольфа Хейхмана, конечно. Как правило, мы скрывали нацистов от правосудия, чтобы не разменивать влияния Холокоста и избежать пагубного примирения между еврейским миром и гоями.
Берд: Звучит как паранойя.
Сабрина: Это был сложный план.
Берд: А как же тогда охотники за нацистами?
Сабрина: Вы имеете в виду Ицхака Визикрехценталя? Он был нашим главным врагом. Он был воинствующим праведником, полным вульгарной враждебности и маниакальной мстительности. Его энтузиазм было трудно вынести.[48]
Берд: Да вы сочиняете или разыгрываете меня. Но рассказ, в любом случае, замечательный.
Сабрина: Вы переоцениваете мои таланты. Это придумал Кодкод. Этот гнусный отталкивающий тип был изощренным стратегом. Моим первым боевым заданием стал доктор Ингельберг[49], «Ангел Смерти» из лагеря смерти Цурзах-5. Мне приказали разыскать его и укрыть.
Берд: Не могу в это поверить, вы хотите сказать, что видели самого доктора Ингельберга? Я думал, что никому не удалось напасть на его след после войны!
47
Оригинальное израильское изобретение, разработанное специально для «Длинной Руки» и других шпионских служб. Часы как две капли воды похожи на швейцарские, кроме того что их стрелки никогда не двигаются. Соответственно, они показывают правильное время дважды вдень на протяжении минуты. Согласно доктрине Длинной Руки, «лучше дважды в сутки показывать верное время, чем весь день спешить или опаздывать».